Ветер креп. Над нашей головойРаздавался шорох ветвяной.– «И что слыхал я в ту ночь от ребят –Никомушеньки-никому. Такой у нас расклад:Бьют – и плакать не велят».– «Дядь Кузьма, а за что ж ты сел?»– «Хо-х, мил человек, молчи!Рядил медведь корову поставлять харчи,Да чтоб за неустойку самоё не съел?Как же б эт’ я не сел?Тому ли, что сел я, – дивиться?Ты б спробовал годок прокрутиться!Да’ ть, во всех райкомах я на колени ставлен,Да’ ть всеми псами я травлен.Как до войны – это б ещё шутём,Вот пото-ом! –Война началась! – вот где Кузьма пляши! –Лошадей нет, мужиков ни души,На коровах да на бабах паши,Сена до ноября не докосишься,Тракторов не допросишься,Хлеб молотим зимой,Каждая тащит в подоле домой,Ржи на трудодень по сту грамм,На работу не выгонишь, сидят по домам,Бабы ноют,Дети воют,Работать семь дней на дядю, спать на себя,Из района теребят:Поставки, обозы,Да почему поздно,Планы, задания,Прибыть на заседание!Дня от ночи не знаешь,В десять концов гоняешь, –Поросёнка в Заготлес,Самогону в МТС{97},Секретарю райкома – бочку мёду,Прокурору – яиц подводу,В Нарсуд – кур, в Райфо – сала,Да почему мало? –Волком захохочешь!Как не споткнуться! Чего ты хочешь!Был на меня давно донос,Но цел бы ходил – прокурора обнёс! –Вспылил, не подмазал в какой-то безделке,Вот и пришлось к разделке.На суде прокурор же,Что яиц перебрав, – и плакал всех горше:“Народное имущество… Священная кроха…Кулыбышев должён был…” – Довольно, кричу, брехать!Были доложны, да долг заплатили! Пихайте в клетку!Трепотня мне ваша за тридцать лет, как собаке редька».– «А на что донос?..» – «Да вишь, середь этих я делТак затурился, да так очадел,Меня кнутом, я кнутом,А что к чему – разберёмся потом.В своём-то зубу досадчива боль,А за чужой щекой не болит нисколь.Только раз возвращаюсь с одного такого заседаньица,Зашёл за чем-то к Макаровой племяннице.Помер муж у ней до войны, а и был-то пьяница.Сидят – на полу. Изба топится чуть не по-чёрному.И кабыть что меня на пороге дёрнуло,Ну бы вот, торкнуло в лоб –Сто-оп!Сказать мне им что-то – а не могу.Вышел на волю, стал на снегу.Кузьма, Кузьма! Пёс ты, пёс!Криво ж ты, старый дупляка, рос!В голове это мелется, мелется…Сам не пойму, что за думка шевелится.Пробродил эт’ я так до темна как шальной –Пришёл домой.Дочка в городе. Жена за машиной – шьёт.Духом мясным из печи несёт.Два сундука. Довольно добра.Не снеговая вода с серебра{98}.Шкап зеркальный. И в шкапу – нажито.Подхватилась жена – видит, что-то не то.Так и так, мол, девка. Хочу идти на преступление.Прошу твоего благословения.Рассказывать нечего, всё тебе, умнице, ведомо.Порвать хочу раздаточную ведомость,Да людям по новой раздать за летошние трудодни{99}.Ой, до весны не доживут они.Знаю, злонаходчивы теперь люди живут.Чо там на меня? На себя на самих донесут.Но и глаза воротить мне дале невмочь.Надо помочь.Да… Затеребила она край платка,Посмотрела на меня эдак изглубока…А ведь знаю я её, вот как знаю!Гляну в лицо – вижу, какой была молодая,Встретясь, краснела маково…Заплакала.– Ладно, парень, похлебай-ка щей.Утро вечера мудреней.Лампу задула, зажгла лампаду перед Богородицей.Молится.Лежу – перебираю. Дочка-невеста в соку.Что мне взбрело, дураку?Сыновья глядят со стены.Воротятся ль ещё с войны?За мою семью, если придётся,В тюрьму никто не пойдёт, небось.Нет уж, пускай живётсяКак жилось.Лампада горела-горела, погасла –Кончилось масло.Сна – ни в глазу. Как у чужих людей ночую.Таракан во тьме усами поведёт – чую.Вот уж заполночь с печи моя старухаТихо так говорит, вполслуха:– Спишь, Кузьма? – Я прохватился, к ней:– Не спю, не!– Не жди, говорит, моего бабьего совету:У нас, у баб, друг к другу жалости нету –Ты да дети, всего у меня свету.Помнишь, убили у нас в Ямуровке пристава?Дядя Андрей не стрелял, – а взял на себя все выстрелы.Пошёл на каторгу – три семьи высторонил,Средь других и отца моего.Как б эт’ и нам научиться таково,Чтоб и жить легко и умирать легко?..»