«Встать!» – «Сидите, мальчики».Блиндаж – ни места лишнего.Но, по-корабельному, – всему своё местечко.Пахнут ломти хлеба подрумяненного. ВишневоНакалилась и погуживает печка.Воронёные вольтметры. Пульт под лаком.Камертон, в серебряную дрожь размытый.Капилляры-пёрышки стеклянные, шеллакомВпаяны в колечки электромагнитов.Всей округи шорохи, движения и шумыНа бумажной ленте спутались клубком.Дешифровщик Липников откинулся в раздумьиИ решенья ищет карандашным остриём.У прибора – деловитый Губкин.Балагур Евлашин, на уши по трубке,У центрального щитка и коммутатора{108}.Из других частей телефонистов пятеро.Наши подмостились на скамейках, на колоде,Гости – на полу, едва не на проходе.Я вошёл – читал Евлашин что-то,Трубок клапаны прижав, зараз шести постам.На центральной – свет, пестро, то шутки, то работа –Не взгрустнётся здесь. А тамСпят в землянке, лишь один дежурит потемну,Лезут думки разные про жизнь да про жену…«Нашу почитал бы» – «Нашу? Ну, лады.Всем постам вниманье! Слушайте сюды!»Он читает худо, с перепином,Скачет через точки сгоряча,Но какой-то силою склонило спиныИ солдаты слушают, молча.То расширя светло-карие, то их прищуря,По линейке тихо двигая визир,С чутким трепетом ноздрей Илюша ТуричСлушает «Войну и мир».Он всегда в сторонке. Он не комсомолец.Безучастлив к спорам, к дележам, молчит.В знойный день бывает так колодецЧист, глубок, до времени укрыт.Но рони я слово не казённо, не уставно, –Будто что-то у него всплеснётся в глубине, –Заблестит взволнованный, открытый мне.В батарее он моей недавно,Но моим любимцем стал втайне.Над планшетом, ватманом молочнымС голубою сетью тонких линий, –Удивительно какой-то непорочныйИ глазами изголуба-синий,Замер, слушает, но с циркулем на перевесеЖдёт отсчёты отложить, секунды не потратя,Круглолицый, розовый, старательныйВячеслав Косичкин – Чеся.«Что Евлашин там? Опять небось – Толстого?»– «Да-к, товарищ капитан, ну до чего ж толково!Все порядочки армейские!» – «А, смотр в Браунау!..{109}Да. Толстой умел копнуть в толщу.Погоди-ка, погоди-ка, я вамТоже, кажется, местечко разыщу.Эт-то вам не святцы Александра Невского.Кто не лопоухий – тот поймёт как раз.Вот. Уйду – прочти-ка им рассказЗдржинского о подвиге Раевского»{110}.
Выстрел!.. Выстрел!.. Пролетели самолёты,Где не в пору взялись?Мазанули запись…Нет уж, Липников – рукой невернойЦель неясную не бросит на планшет.Сухостью и хваткой инженерной,Доконечным, только точным знаньем, –Чем-то, в чём-то будит он во мне воспоминаньяДетских благодарных лет.Весь – гражданский он. Выискивает в ленте.Сорок лет ему. В сержанты мной произведён.Далеко, в затолканном, в затисканном ТашкентеОдинокую жену оставил он.Пишет: «Получила семьдесят твоих рублей,И купила тазик ржи немолотой.Помнишь ли недуг, каким страдал Чарлей?»(А Чарлей-собачка умер с голоду.)«Двинем, мальчики!» Визир шкалы логарифмическойТурича ведёт изящная рука.Турич родился от ссыльной политическойИ от правдолюбца-мужика.Был отец его и ходоком в Москву.Ратовал за власть Советов поперву.Но потом его не угодила мерке,На крестьянской сходке власть он обругал,Закатился с Сожа на УралИ женился там на высланной эсерке.Сиротой оставшись семилетним мальцем,Почерпнул Илюша незаёмных мыслей.Стёклышко уставив осторожным пальцем,Турич вслух читает Чесе числа.Чеся ловит числа не дыша,Не мутя дыханьем глади угломера –В этот миг в планшете вся его душаИ в растворе циркуля вся вера.Отложить, потом соединить,Три прямых должны б ударить в точку.Гордость фирмы в том, чтоб не успели позвонить:«Слышите? Стреляли из лесочка!Спите? Нержина! Снаряды тут рвалисьВ двух шагах от нас!» – с достоинством на выкрик:«Да давно готово, получите. Икс…Игрек…»…Чеся, как? Не в точку? Треугольник?..Жаль… Так двести третья цель – пока что не покойник…Подождём повтора, может, даст по-новой.Мне – звонок. Ячменников, с поста передового.