— Хильдегарда, веди себя прилично!
Я не послушалась ее, просто не могла. Тут раздался скрипучий голос тети Кати:
— Она очень дурно воспитана, эта девочка, сестра моя столько ей позволяет!
Затем послышался голос госпожи де Жестреза:
— Может быть, она хочет спать?
Выдала меня Зузу Вардино:
— Она выпила вина.
— Ты пила вино, Хильдегарда? — почти закричала Гранэ.
— Наказать ее надо! — уже по-настоящему закричала тетя Кати.
Я встала. Я не чувствовала ни ног, ни головы. Между ними колыхалось тело, как клок ваты, как пена, я побежала к террасе, к счастью, не упала, мне повезло. На ослепительно голубом заливе плясали флаги кораблей, и весь залив плясал, но, как ни странно, волн не было. Я прилегла на парапет, снова закрыла глаза. А когда открыла их, передо мной стоял дядя Бой и улыбался:
— Ну что, все хорошо, Креветка?
— Все прекрасно.
— Вкусно было?
— Изумительно.
— Ты — женщина моей жизни.
— Я знаю.
— Хочешь, убежим отсюда?
Я быстро встала. Голова была на месте, ноги тоже.
— Прямо сейчас?
— Если хочешь.
Залив больше не плясал, корабли нормально скользили, только вымпелы на них колыхались, вот и все. Близко от нас стоял «Белый Корабль».
— Яхта вон там, а что если…
— Хочешь покататься? Вдвоем? — спросил дядя Бой.
— Скорее! — ответила я.
Так вот все и получилось. Он меня похитил. Как принц Орландо Йованку. Он забыл фуражку, она осталась в садовом кресле, и не подвернул низ брюк, чтобы войти в воду. Я была у него на руках. Как вкусно от него пахло! Он перенес меня на яхту и отвязал веревку, с помощью которой она держалась на мертвом якоре, какое мрачное словосочетание — мертвый якорь. Хорошо хоть он остался там, у берега. Мотор заработал сразу. В путь, Креветка! Дядя Бой взялся за руль, и мы оглянулись, чтобы посмотреть, что происходит в «Гортензиях». Ничего. Ни единого силуэта. Тетя Кати продолжала свою тираду о том, как плохо мама меня воспитывает, или, может быть, уже перешла на папу. А госпожа де Жестреза опять вспомнила про принца Уэльского, который перестал быть королем Англии. И никаких редкостных фруктов, никаких цедратов. Подавали, оказывается, обычный десерт, крем Шантийи, на блюдечках. Как все это было теперь далеко! Дядя Бой догадался надеть под брюки плавки. А я не подумала о том, что нужно взять купальный костюм.
— У тебя не хватает воображения, Креветка.
— Что, я могу остаться в трусиках?
— Ну конечно, они очень красивые, твои трусики.
— А потом, когда искупаемся?
— Ты будешь купаться в трусиках.
— А потом, когда опять оденемся?
— Не думай про то, что будет потом. Никакого «потом» не существует.
— Что ж, я согласна!
Он повесил сушить брюки на трос, между трехцветным флагом и бело-голубым розовым вымпелом Жестреза. Тут мы оба рассмеялись, впервые за… За какое же время? Внутри яхта оказалась похожей на мамин секретер: красное дерево, надраенная медь. Что сказал метрдотель, когда заметил исчезновение яхты, принеся на террасу кофе? Что сказал моряк, которого я так и не видела? Что сказали великаны Жестреза? А Долли? А Гранэ? Если спросить об этом дядю Боя, он скажет, что они не существуют; поэтому я не стала у него спрашивать. Он сказал мне: полезай на крышу, там лучше всего. Я ответила: знаю. На крыше мне нравится больше, чем на носу, я легла на живот, как и собиралась это сделать еще до обеда. Пена от форштевня расходилась шире, чем я думала. Соленый дождь брызг сыпался на лицо, на руки, благодарю Тебя, Господи! Мы прошли вдоль берега, но на большом расстоянии от него, вокруг нас никаких других судов не было: рыбацкие траулеры, скорее всего, вернулись в порт, а хозяева яхт отправились обедать, как семейство Жестреза. Мимо нас проплывали дома, проплыл какой-то странный дворец.
— Что это, дядя Бой?
— Алжирская вилла.
— А, хорошо!
Хотя я бы предпочла, чтобы это был дворец Аладдина. Я этого ему не сказала, но вопросы перестала задавать. Я могла дать нашему путешествию какие угодно названия. Мы видели не дюны Пиля, а устье Котора, а вон тот остров, где не ступала нога человека, это не мель Пино, а необитаемый остров в Тихом океане. И птицы, оставившие странные отпечатки на мокром песке, — это не чайки и кулики, а конечно же райские птицы. Он бросил якорь.