— Вы любите цыпленка по-баскски, мадам Мария?
— Что за вопрос, Элиза!
У Элизы низкий голос. Я подумала, что она, должно быть, любит командовать и горе тому, кто ей не подчинится. Все выпили аперитив. Даже Мария Сантюк.
— Ваше здоровье, мадам Аррамбюрю!
— Ваше здоровье, мадам Мария!
— Ах, как вкусно! Что это?
— Это вино. В Испании его делают, там они выпаривают его на огне. Пьер купил еще до войны.
— И вы его столько хранили? Хватило же у вас, однако, терпения.
— Ждали подходящего повода.
Все сидели за столом со скатертью в клеточку и белой посудой. А посередине стола — великолепный букет огненно-красных георгинов. В стаканы после вареного вина налили домашнего с великолепным вкусом малины. Пьер усадил меня рядом и налил мне стакан до краев.
— Пьер, ты что, хочешь, чтобы я глупостей наговорила?
— С Сюзон будьте осторожны, — сказала Иветта, — ей лучше лишнего не наливать.
— Ты за себя говори, бочка бездонная!
— И не стыдно вам ругаться при всем честном народе? — улыбнулась Мария Сантюк.
Перед цыпленком по-баскски была еще Элизина пипрада. Элиза принесла ее в большом глубоком блюде, которое держала, как Святые Дары. Аромат был такой, что до сих пор, как вспомню, слюнки текут, я так люблю запах поджаренного окорока! А сверху — взбитые яйца, розовато-зеленые из-за томатов и перчиков.
— Накладывайте себе, накладывайте, мадам Мария.
Мария положила. Не много и не мало, она не ошибается в количестве. Меня угостил Пьер, а Иветту — Мигель, и она закричала:
— Ты что, ты что?! Это же безумно много, мне в жизни столько не съесть!
— Тебе надо поправляться, Иветта, — сказал толстяк Мигель.
— Вот, слышала, что люди говорят! — подхватила я. — Поправляйся, Иветточка-на-веточке!
— Может, Мигель передаст ей чуток своего жирку? — сказала мадам Аррамбюрю, явная любительница подковырнуть.
— Я так считаю, что Иветта очень хороша такой, какая она есть, — сказал мсье Аррамбюрю, мужчина галантный, правда, берет свой, садясь за стол, он так и не снял.
— И Мигелю нет нужды меняться, — сказала Мария Сантюк.
— Спасибо, мадам Мария!
Как я люблю благодушное настроение и такой вот обмен любезностями! И еще шутки безобидные. Первой покончила с едой бабушка и тут же стала накладывать себе добавки. Мадам Аррамбюрю ее урезонивала:
— Амачи, смотри, тебе будет плохо!
А та в ответ ей скрипучим, что твоя кофемолка, голосом:
— Глупая ты, дочка, мне никогда не бывает плохо. Последний раз я болела в 1862 году, крупом. И с тех пор — ничего.
— А как ваше здоровье, мадам Мария?
— Не жалуюсь.
— Если не считать больных ног, — сказала я.
— У вас ноги болят, мадам Мария?
— Варикозное расширение вен. Это у нас в роду.
— И стоять у плиты часами приходится, от этого лучше не становится.
— Да, у плиты, конечно! Но это пройдет.
— Или не пройдет. Остается делать вид, что пройдет, — заметила я.
— Сюзон, не вмешивайся не в свои дела!
— Вам добавить пипрады, мадам Мария?
— Не откажусь, она восхитительна. Браво, Элиза!
— От вас это слышать особенно лестно, мадам Мария. Говорят, вы делаете рагу из телятины под белым соусом, как никто.
— И не только рагу, — сказала я, — еще острый соус, требуху ягненка, заячье рагу, запеканки, тушеное мясо…
— И плоские сосиски, и сосиски свиные, — продолжила Иветта.
— И блины, и суфле, и ананасовый торт, — добавила я.
— Сюзон и Иветта, в следующий раз я отрежу вам язык!
— Тогда они не смогут есть, — сказала мадам Аррамбюрю. — Так что вы, значит, великий кулинар, мадам Мария?
— Вашим хозяевам повезло, — сказала Элиза.
Мария Сантюк выпрямилась и положила руку на брошь, возле шеи.
— Это мне повезло, — сказала она, — у меня добрые хозяева.
— Я не совсем в этом уверена, — сказала Элиза. — А больные ноги — разве это ни о чем не говорит?
— Это у нас в роду, — ответила Мария Сантюк, — я уже говорила, это наследственное. И у матери моей была такая болезнь, и у тетки, и у бабушки.