С легкой руки Гомера презрительное отношение к «поселянам» как к людям второго сорта укоренилось в греческой поэзии. Его рецидивы можно встретить еще у Саффо, Алкмана, Феогнида Мегарского (Sappho, fr. 61 Diehl, Alcman, fr. 13 Diehl; Theogn., v. 53—56). А между тем уже при жизни Гомера, если датировать ее VIII в. до н. э., в развитии греческого общества наметились важные количественные и качественные сдвиги, которые едва ли могли ускользнуть от внимания нашего поэта. Как было уже замечено (с. 31), конец гомеровского периода в ряде районов греческого мира, в том числе и в колыбели эпоса Ионии, ознаменовался первыми серьезными успехами новой городской культуры. Наблюдается быстрый численный рост городского населения за счет как естественного его прибавления, так и искусственного перемещения жителей мелких сельских общин в новые городские центры (так называемый «синойкизм»). Одновременно меняется и качественный его состав: постепенно начинает увеличиваться в общей массе обитателей полиса процент купцов и ремесленников, т. е. людей, не связанных непосредственно с землей или связанных лишь частично. Параллельно с этим процессом и, очевидно, в тесной связи с ним происходит другой не менее важный процесс внутренней и внешней колонизации. Не касаясь последней, так как это увело бы нас слишком далеко в сторону от нашей основной темы, скажем несколько слов о первой.
Основным симптомом внутренней колонизации в Греции VIII в. до н. э. следует считать формирование нового типа поселения — комы, т. е. деревни в собственном значении этого слова, являющейся в одно и то же время антагонистом города и жизненно важным его придатком и спутником.[135] Свидетельство Гесиода, на которое мы уже ссылались выше, показывает, что в следующем VII столетии процесс размежевания между городом и деревней даже в сравнительно отсталой Беотии успел уже зайти достаточно далеко.
Таким образом, у нас есть все основания искать истоки этого процесса в той исторической обстановке, которая сложилась в наиболее передовых областях Греции в конце гомеровской эпохи. Пути становления комы и обособления ее от полиса могли быть самыми различными в зависимости от конкретных местных условий. В одних случаях кома возникает в результате политической деградации первичного полиса и превращения его в один из административных округов вновь образованного города-государства. Можно полагать, что именно по этому пути шло отделение города от деревни в Аттике в период синойкизма.[136] В другом варианте кома появляется как продукт разрастания и спонтанного деления первичного полиса. Обычно комы располагаются на периферии полисной территории («на краю поля», употребляя гомеровское выражение), занимая пустовавшие ранее земли. Ядром, вокруг которого складывалось новое поселение, могла стать усадьба какого-нибудь знатного анахорета, предпочитавшего деревенское уединение городской суете и скученности (к тому же здесь, в деревце, находилась и основная сфера его хозяйственных интересов — его земля и его стада). Население комы в этом случае состояла частью из зависимых и неполноправных людей (λαοί владельца усадьбы), частью из свободных крестьян, вынужденных по тем или иным причинам покинуть полис.[137] Окруженный кольцом дочерних, политически и экономически зависимых от него поселений преображается и сам полис. Только теперь становится он городом в античном понимании этого слова, т. е. административным, военным и религиозным центром определенного округа или района, столицей карликового государства.[138]
Все эти важные перемены в жизни греческого общества остаются как будто вне поля зрения эпического поэта. Как мы уже видели, Гомер практически игнорирует деревню, как если бы он ничего не знал о ее существовании. Эпизодические упоминания о деревенских усадьбах знати не меняют существа изображаемой им ситуации. В то же время сам полис в его представлении еще сохраняет основные признаки того полугорода-полудеревни, каким он оставался на протяжении столетий вплоть до начала «городской революции» VIII—VI вв. до н. э. Столь важные пробелы в эпической картине мира свидетельствуют о том, что сознание Гомера, отягощенное грузом предшествующей поэтической традиции, еще не способно было окончательно оторваться в воспроизведении важнейших жизненных ситуаций от выработанных ею канонов. Один из таких канонов, восходящих, по всей вероятности, еще к микенской эпохе, но сохраняющих свою обязательность и для ионийского поэта, жившего в VIII в. до н. э., требовал, чтобы герой жил непременно в полисе, а сам полис был изображен как некий универсум (единственно возможная форма существования цивилизованного человека), вокруг которого нет ничего, кроме дикой природы. К этому следует добавить, что для самого Гомера эта архаическая концепция полиса, по-видимому, была не просто анахронизмом, отвлеченной схемой, лишенной реального содержания. «Урбанистическая революция», начало которой он успел еще застать, развивалась неравномерно и не могла сразу создать сплошную зону новой городской цивилизации. По-видимому, даже в наиболее крупных очагах раннегреческого урбанизма, к каковым можно отнести и некоторые участки Ионийского побережья Малой Азии, например район Милета, пережитки прошлого были еще достаточно сильны, и бок о бок с нарождающимися городскими центрами продолжали существовать «протогорода», или «города-деревни» предшествующего периода.
135
В предшествующий период четкое смысловое разграничение между понятиями полиса и комы проводилось, вероятно, только в тех районах, где поселения пришельцев-завоевателей соседствовали с поселениями порабощенного коренного населения, как это было, например, в Спарте, в Фессалии, на Крите, в некоторых местах на Ионийском побережье. Но эту ситуацию едва ли можно считать типичной для всей Греции; ср.: Busolt G. Ор. cit., I, S. 145 f.; Swoboda Η. Κψμη. — RE, Suppl. IV, 1924, S. 951 f.; Kirsten Ε, Op. cit., S. 99 f.; Richter W. Op. cit., S. 23.
137
Так, Эгисф, хотя и живет не в полисе, а в загородной усадьбе «на краю поля», имеет в своем подчинении народ (δήμος), из которого он выбирает себе помощников для расправы с Агамемноном и его спутниками (Od. IV, 517 слл.). Его отшельничество, однако, так же, как и в случае с Лаэртом, носит вынужденный характер.
138
Heuss А. Die archaische Zeit Griechenlands. — In: Zur Griechischen Staatskunde. Hrsg. Fr. Gschnitzer. Darmstadt, 1969, S. 59.