Царская власть принадлежит Приаму и его детям как представителям старшей ветви рода Дарданидов, с незапамятных времен правящего Троей (см. его родословную в Il. XX, 215 слл.). Однако претенденты на престол имеются и в других побочных ветвях этого же рода. Одному из них — Энею — суждено царствовать над троянцами, после того как погибнет ненавистное Зевсу «племя Приама» (об этом говорит Посейдон: Il. XX, 302 слл.).[177] Ахилл, по-видимому, тоже что-то знающий об этом пророчестве, пользуется им как поводом для насмешек над Энеем, с которым он встретился на поле брани (ibid.,. 180 слл.): «Или душа побуждает тебя сразиться со мной в надежде стать хозяином чести Приама среди троянцев, укротителей коней? Однако, если даже ты и снимешь с меня доспехи, Приам не передаст тебе свою почесть ради этого. Ведь у него есть сыновья...» Из этих слов следует, что Приам сам волен распоряжаться своей властью (поэт называет ее сначала τιμή, затем γέρας), которую он может передать (букв, «вложить в руку») кому угодно.[178]
Рядом с Приамом мы видим совет, состоящий из семи «старцев народных» (δημογέροντες). Они названы поименно в сцене «Тейхоскопии» (Il. III, 146 слл.). Среди них три брата Приама: Ламп, Клитий и Гикетаон (ср. Il. XX, 237 сл.) и четыре старца (Пантой, Тимоэт, Укалегон и Антенор), возможно, состоящие с ним в каком-то более отдаленном родстве, хотя прямо об этом нигде не говорится (интересно, что Анхиз, отец Энея в эту корпорацию не входит). Функции троянского совета не вполне ясны, хотя из «Илиады» (XV, 722) видно, что власть его была довольно значительной и при случае старцы могли навязать свою волю даже «верховному главнокомандующему» Гектору.
В целом существующий в Трое политический режим можно охарактеризовать как один из вариантов примитивной монократии.[179] Власть Приама в основе своей есть не что иное, как patria potestas главы семейной общины в сочетании с верховным авторитетом родового вождя. Сам троянский демос, по-видимому, мыслится поэтом как единый разросшийся род потомков Дардана, в котором Приам вместе с его детьми занимает по праву старшинства главенствующее место.[180] Все другие троянцы находятся как бы под его отеческой опекой и поэтому именуются «народом копьеносца Приама», а сама Троя «городом владыки Приама». В принципе как та, так и другая формула вполне могли бы определять власть микенского ванакта над его подданными и его цитаделью (микенское происхождение, по крайней мере второй из этих формул кажется весьма вероятным). Но Троя в изображении Гомера, как было уже замечено, гораздо больше напоминает родовое городище среднеэлладской эпохи или более позднего времени, чем классическую микенскую цитадель, сам же Приам схож не столько с божественным деспотом, гордо взирающим из своей твердыни на подвластные ему «города и веси», сколько с библейским патриархом, отечески повелевающим своими «чадами и домочадцами». Можно предположить, что с этим исконным архетипом патриархальной царской власти в описании «троянской конституции» соединены и более поздние впечатления, вынесенные поэтом из наблюдения над современными ему политическими режимами типа родовых олигархий или династий таких, например, как режим Бакхиадов в Коринфе или режим Пентилидов в Митилене.[181] Однако эти добавочные штрихи, если они, действительно, имеют место, достаточно органично вписываются в традиционную схему единовластия Приама, не нарушая ее целостности и законченности.
Гораздо более сложной и запутанной выглядит ситуация, сложившаяся на Итаке в связи с длительным отсутствием Одиссея. Изображая ее, поэт в какой-то мере исходил из традиционного представления об Одиссее как единственном и, очевидно, полновластном царе города и острова. Отголоски этой традиции проскальзывают в сетованиях Ментора и Пенелопы на неблагодарность граждан Итаки, забывших своего доброго царя и не заботящихся о его семье (Od. II, 230 слл.; IV, 687 слл.). Даже женихи признают Одиссея, хотя и против воли, своим законным государем. Евримах, пытаясь остановить уже начавшееся избиение, молит Одиссея «пощадить свой народ» (XXII, 54 сл.). Принуждая Пенелопу к ненавистному ей браку, женихи рассчитывают, что ее избранник станет царем Итаки вместо Одиссея (XV, 519 слл.; ср. XXII, 50 слл.). Здесь перед нами, несомненно, очень древний, мифологический мотив: рука жены или дочери царя служит гарантией власти для его преемника.[182] Для того чтобы расчистить себе дорогу к престолу, женихи замышляют убийство Телемаха, надеясь в его лице погубить весь род Аркесиадов (XIV, 182; ср. XVI, 372 слл.; XV, 533 сл.). Возможно, к еще более глубоким пластам мифологической традиции восходит кровавая развязка·поэмы, в которой Одиссей доказывает свое право на власть физическим истреблением всех своих соперников.[183]
177
Ср. Il. XIII, 460. — Приам, вероятно, подозревая Энея в покушении на его власть, не «оказывает ему подобающей чести».
178
Однако подобающий в таких случаях темен новому царю должны вручить другие троянцы (ibid. 184 сл.; ср. IX, 574 слл.; XII, 313 сл.; VI, 194).
179
Мы сознательно используем здесь этот пока еще мало употребительный термин, чтобы показать, что, несмотря на известное внешнее сходство с монархией, власть Приама представляет собой явление принципиально иного порядка. Монократия — понятие более широкое, нежели монархия в обычном значении этого слова. В отличие от последней она охватывает и такие формы личной власти, которые могут существовать в бесклассовом обществе, например власть родовых и племенных вождей; см.: La Monocratie. Vol. I. Bruxelles, 1970.
180
В древнейшем варианте предания Приам и его семья, возможно, составляли все население Трои. На это указывает то обстоятельство, что в «Троянском каталоге» Эней и Антенор отнесены к особому, отличному от троянцев народу дарданцев (Il. II, 819).
183
Germain G. Essai sur les origines de certaines themes Odyseens et sur la genese de l'Odyssee. Р., 1954, р. 1 sq. - Этот же мотив в еще более акцентированной форме повторяется в финальной сцене «Одиссеи» (XXIV, 522 слл.), где старец Лаэрт, внезапно обретший с помощью Афины юношескую бодрость и силу, убивает своего главного врага, Евпейта, и тем доказывает, что его род, действительно, «самый царственный» на Итаке.