Все сказанное не означает, что образы царей в поэмах Гомера были для самого поэта и для его аудитории лишь призраками прошлого, не насыщенными конкретным жизненным содержанием. Феномен личной власти был, несомненно, хорошо известен Гомеру и скорее всего не только по слухам. Он охотно признает право сильной героической личности на первенство в общине. Таков, например, своеобразный принципат Агамемнона среди ахейских вождей или Алкиноя среди феакийских басилеев.[210] Вместе с тем поэт безоговорочно осуждает любые проявления деспотизма, любые попытки разрыва с традиционной формой аристократического коллегиального управления, Так, например, устами Ахилла осуждаются тиранические поползновения Агамемнона (Il. I, 288 сл.). В другом случае Полидамант, ближайший друг Гектора, порицает его за его диктаторские замашки (XII, 211 слл.). Протестуя против насилия и беззакония, творимого «вскормленными Зевсом царями», Гомер, безусловно, отталкивался опять-таки от современной ему действительности. Нормальным состоянием греческого полиса в гомеровскую эпоху была «борьба всех против всех» (мирные обеды феакийских царей в палатах Алкиноя, их трогательное единодушие, когда один говорит, а все делают — всего лишь идиллия, ни в коей мере не отражающая реального положения вещей). Прежде всего это была борьба за власть и влияние между враждующими знатными родами, каждый из которых стремился отнять у других принадлежащие им «почести». Переход привилегий, связанных с царским саном, из одних рук в другие был в политической практике гомеровской эпохи, по-видимому, обыденным явлением. Царь слабый, неспособный отстоять. свою «почесть», тотчас ее лишался иногда вместе с жизнью. Типичной в этом смысле может считаться судьба старика Пелея, о котором, с тревогой спрашивает Одиссея тень Ахилла во время их свидания в Аиде (Od. XI, 496 слл.): «Сохраняет ли он еще свою честь среди многочисленных мирмидонцев, или же уже не чтят его Эллада и Фтия?». Было бы, конечно, праздным любопытством спрашивать, законно или незаконно такое лишение чести. Время, о котором мы говорим, всегда ставило силу впереди права.[211]
Оборотной стороной этой же медали было появление в среде правящей элиты басилеев «сильных людей», одержимых жаждой самоутверждения и претендующих на единовластие. Можно с уверенностью утверждать, что еще задолго до великих тиранов архаической эпохи в греческих городах происходили постоянные взлеты и падения всякого рода мелких узурпаторов. Некоторым из них, вероятно, удавалось на время возвыситься, подчинив себе общину и других «царей». Типичным примером такого гомеровского «тирана» может служить Эгисф, который в отсутствие Агамемнона «запряг в ярмо» народ Микен (Od. III, 304: δέδμητο δέ λαός ύπ' αυτφ ). В целом, однако, эта «предтирания» носила, по всей видимости, достаточно эфемерный характер. Не следует забывать, что материальные ресурсы даже самых богатых и могущественных басилеев того времени были весьма ограниченными, а их власть не выходила за рамки одного, чаще всего очень небольшого города-государства.[212] Этим объясняется, по-видимому, тот факт, что в Греции не привился институт военных дружин, сыгравший столь важную роль в становлении средневековой феодальной монархии (с. 90).
Из всего изложенного выше следует, что в гомеровский период монархия как сложившийся и нормально функционирующий институт в Греции еще не существовала. Политические отношения этой эпохи можно определить в лучшем случае как преддверие монархии, иначе говоря, как ту фазу общественного развития, на которой ростки личной власти только еще начинают пробиваться сквозь толщу древних родо-племенных обычаев. К своему реальному осуществлению монархическая идея в Греции приблизится лишь в VII в. до н. э. с возникновением первых династий тиранов в Коринфе, Сикионе, Милете и других местах.[213]
ГЛАВА IV. ОСНОВНЫЕ СТРУКТУРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ГОМЕРОВСКОГО ПОЛИСА. СЕМЬЯ И ГЕТЕРИЯ
Уяснение основных принципов внутренней структуры гомеровского общества сильно затрудняет царящая в поэмах иллюзия всеобщей социальной гармонии и благополучия, при которых практически не остается места для каких бы то ни было классовых конфликтов.[214] Вообще мысль о биологической и, следовательно, социальной неравноценности людей, о разделении всего человечества на две обособленных породы «добрых» (αγαθοί) и «скверных» (κακοί) или «лучших» (άριστηες) и «худших» (χέρηες) отнюдь не чужда Гомеру и, более того, можно сказать с уверенностью, принадлежит к числу фундаментальных идей, определяющих собой мировоззрение эпического поэта.[215] Достаточно вспомнить хотя бы подчеркнуто резкое противопоставление царей и «превосходных мужей» «мужам из народа» в «Диапейре» II песни «Илиады» (188 слл.). Тем не менее нельзя не заметить, что столь ясно выраженные социальные симпатии и антипатии поэта не играют сколько-нибудь серьезной роли в развитии сюжета обеих гомеровских поэм. Если оставить в стороне знаменитую сцену «посрамления Терсита» да, может быть, еще столкновение Одиссея с «царем нищих» Иром, то приходится признать, что открытые проявления аристократической демофобии в эпосе почти не встречаются, и, таким образом, идея извечного антагонизма между «лучшими» и «худшими», хотя и сознается поэтом, но в целом остается где-то за пределами житейской практики его героев, воспринимаясь скорее как некий отвлеченный теоретический постулат, не находящий конкретного воплощения в художественной ткани «Илиады» и «Одиссеи».
210
Как тот, так и другой по своему положению могут быть приравнены к председателю правящей коллегии должностных лиц вроде архонта-эпонима в Афинах (Finsler G. Das homerische Königtum. — Neue Jahrb. KL Alt. XXI, 1908, S. 320 f.), хотя, на наш взгляд, такая формализация «живого» материала эпического рассказа вовсе не обязательна.
211
Finley М. The world of Odysseus, р. 97. Теоретически темен и другие привилегии, которыми пользовались цари, считались пожалованием народа (см. IL VI, 193 слл.; IX, 578; XII, 313 сл.; Od. VII, 150). Вручение басилею его «почести» имело, по-видимому, форму договора, заключаемого между ним и народом. Так можно понять заключительную сцену «Одиссеи» (XXIV, 546 сл. свидетельство Гомера здесь подтверждает известное высказывание Фукидида—1, 13 — 0 ρητά γέρατα древних царей). Однако обращение к народу в таких случаях носило скорее формальный характер, так как само народное собрание было лишь ареной, на которой развертывалась борьба соперничающих аристократических кланов (с. 105 сл.).
213
Впрочем, нельзя исключить того, что уже и в VIII в., т. е. в конце гомеровского периода, в отдельных местах предпринимались попытки легализовать существовавшую там «предтиранию» и превратить ее тем самым в настоящую монархию. В этом плане исключительный интерес представляет фигура знаменитого Фидона Аргосского, которого одни авторы называют царем, другие тираном (см. Hdt. IV, 127; Strabo VIII, 358). К сожалению, материал источников о жизни и деятельности этой любопытной личности слишком ограничен и не дает возможности даже точно датировать время его правления; см. о нем: Lenschau Th. Pheidon. R. Ε. Bd. XIX. Stuttgart. 1938, S. 1939 ff.; Andrewes A. Ephoios Book 1 and the kings of Argos. — CQ, 45, 1951.
214
Тронский И. Μ. Проблемы гомеровского эпоса. — В кн.: Гомер. Илиада. М.—Л., 1935, с. XLII.
215
На классовый тенденциозный характер гомеровской поэзии справедливо указывают: Finley Μ. I. The world of Odysseus. Harmondsworth, 1956, p. 130; Bowra С. M. Homer. L., 1972, p. 166 sq.; Тронский И. Μ. Проблемы...— В кн.: Гомер. Илиада. М.—Л., 1935, с. XLII, и многие другие авторы. Роль аристократии и наличие проаристократической тенденции в эпосе пытаются оспаривать: Сalhoun G. М. Classes and masses in Homer. — CPh., XXIX, 3, 1934, p. 196 sq.; S t а r r Ch. G. The decline of the early Greek kings. — «Historia», X, 2, 1961, p. 133; Straßburger H. Der soziologische Aspekt der homerischen Epen. — «Gymnasium», 60, 1953.—Последняя работа известна нам только по ссылкам; ср.: Лосев А. Ф. Гомер. М., 1960, с. 108 слл. — Признание аристократизма гомеровской поэзии еще не означает, что ее создатель был, как нередко думают, «придворным поэтом». Это определение кажется нам столь же мало оправданным, как и обычное в современной литературе сближение гомеровских басилеев с феодальными магнатами. Против этого воззрения на Гомера справедливо возражает:. Kirk G. S. The songs of Homer. Cambridge, 1962, p. 274 sq.; ср.: Катаров Ε. Г. Общественный строй греков гомеровской эпохи. — СЭ, 1937, № 4,. с. 50 сл.