Эпическая картина мира заключает в себе немало анахронизмов. Иногда один и тот же предмет соединяет в себе, казалось бы, несоединимые черты и признаки, заимствованные у совершенно различных и в разное время существовавших предметов.[17] Так, микенский «башнеподобный» щит (body-shield) в. некоторых случаях сливается с более поздним круглым щитом (например, щит Гектора в Il. VI, 117 сл.). Одиночное копье для ближнего боя в одних и тех же сценах варьируется с парой метательных (так, в Il. XXII, 273 слл.). Явной печатью анахронизма отмечено описание дворца Одиссея во второй гомеровской поэме. С типичной для микенских дворцов Пелопоннеса (прежде всего Пилоса и Тиринфа) планировкой в нем мирно уживаются такие, безусловно, поздние детали, как земляной пол и деревянные стены.[18] Догадываясь о расположении комнат в царском жилище, Гомер явно неспособен представить, себе его внешний облик. Поэтому он нигде не упоминает о настенной живописи и мозаичных полах, о домашних святилищах и водопроводе. Ему неизвестно, что дворец микенского царя не мог стоять прямо на городской улице, как дом Одиссея, а был отделен от внешнего мира мощным кольцом циклопических стен. Такое соединение точного знания о прошлом с абсолютным невежеством способно поставить в тупик человека, незнакомого с формульной техникой народной эпической поэзии.
Именно формула, т. е. стандартная, неизменно повторяющаяся в сходных условиях группа слов (иногда даже целый Кусок текста), является основным структурным элементом эпического повествования и вместе с тем выполняет функцию конденсатора и передатчика исторической информации, поступающей таким образом из «нижних этажей» устной поэтической традиции в самые верхние.[19] При этом, однако, эпическая формула, как это было отмечено в ряде недавно опубликованных специальных работ по вопросам поэтической техники Гомера, вовсе не является чем-то абсолютно застывшим и однозначным. Во многих случаях она обнаруживает удивительную пластичность, легко приспосабливаясь к совершенно чуждому для нее контексту и меняя тем самым свой первоначальный смысл.[20] Конечно, точная подгонка формулы к месту не всегда оказывается возможной. Отсюда многочисленные логические неувязки и противоречия в тексте поэм, в том числе и анахронистического характера. Переходы с одного временного уровня на другой постоянно происходят в эпосе по ходу развития сюжета, и сам поэт, по-видимому, далеко не всегда отчетливо сознает это. Тем не менее, несмотря на свою внутреннюю гетерогенность картина жизни «Героического века» в поэмах оставляет впечатление чего-то цельного, монолитного. Разнородность используемого поэтом фольклорного материала, как правило, ускользает от внимания читателя, что находит свое объяснение прежде всего в искусной компановке и строгом отборе этого материала, а также и в известной его переработке. Во всем этом проявляется авторское вмешательство самого Гомера в стихийный и, казалось бы, неуправляемый процесс эпического стихосложения, его организующая творческая воля.[21]
Отбор традиционного материала в поэмах идет по двум основным направлениям, которые условно можно определить как «архаизирующее» и «модернизирующее». Для того чтобы создать у слушателя или читателя ощущение исторической дистанции, отделяющей его от описываемых событий, Гомер отчасти по собственному усмотрению, отчасти следуя, вероятно, унаследованной от предшественников системе поэтических запретов, упорно избегает всего, что могло нарушить совершенно обязательную в рассказе о героическом прошлом иллюзию отстраненности. Так можно объяснить почти полное исключение из обихода героев поэм железного оружия, рыбной и молочной пищи, верховой езды и т. д. Среди племен и народов, фигурирующих в эпосе, дорийцы и ионийцы упоминаются лишь эпизодически, как новопришельцы, не имеющие прямого отношения к поколению героев. Почти совершенно игнорируются в поэмах такие очевидные (для VIII в. до н. э.) новшества, как Олимпийские игры, рост влияния Дельфийского оракула, изобретение нового алфавитного письма, основание новых колоний на Западе и т. п.[22]
17
Наиболее полную подборку гомеровских анахронизмов можно найти в уже упоминавшейся книге Лоример («Homer and Monuments»). См.: Webster Т. В. L. Op. cit., p. 101 sq.; Kirk G. S. Op. cit., p. 179 sq.; Bowra С. M. Homer, p. 47 sq.
18
Lоrimer H. L. Op. cit., p. 406 sq.; Ленцман Я. А. Рабство в микенской и гомеровской Греции. М, 1963, с. 225.
19
О роли формул в поэтической технике Гомера см.: Parry М. The making of Homeric verse. Oxford, 1971; Lord A. B. The singer of tales. Cambridge (Mass.), 1960; Bowra С. M. 1) Heroic poetry. L., 1952; 2) Homer, p. 10 sq.; Тронский И. M. Вопросы..., с. 139 слл.
20
Hains worth J. В. The flexibility of the Homeric formula. Oxford, 1968; Hоekstra A. Homeric modifications of formulaic prototypes. Studies in the development of Greek epic diction. Amsterdam, 1965; Bowra С. M. Homer, p. 43 sq.; Тронский И. M. Вопросы..., с. 148.
21
Конечно, роль Гомера как индивидуального творца эпоса не ограничивалась лишь распределением уже готовых формул, либо их подгонкой к месту. Исследования последних лет показывают, что значительную часть текста поэм составляют единичные, нигде более не повторяющиеся фразы, очевидно, принадлежащие самому поэту; см.: Hainsworth J. В. Structure and content in epic formulae. — CQ, 58, 1964, p. 155; Тронский И. M. Вопросы. .., с. 144 сл.
22
Lesky A. Homeros. — RE, Suppl. XI. Stuttgart, 1968, S. 741; Тронский И. M. Проблемы... — В кн.: Гомер. Илиада. М.—Л., 1935, с. XXXVIII сл. — Гораздо полнее мир, окружающий поэта, представлен в сравнениях, на которые действующая в эпосе система запретов и умолчаний, очевидно, не распространяется; см.: Bowra С. М. Homer, р. 62 sq.; Severyns А. Homere. Vol. III. L'Artiste. Bruxelles, 1948, p. 131 sq.