Как правило, главные действующие лица поэм — цари и герои — вращаются среди себе подобных, таких же царей и героев, как они сами, почти не соприкасаясь с людьми низшего сорта. Так, если подвергнуть просопографическому анализу батальные сцены «Илиады», то окажется, что почти все участвующие в них персонажи берутся поэтом из одного и того же достаточно узкого общественного круга «лучших» (έσθλοι, άριστοι) или «доблестных», «добрых» (αγαθοί) людей. Даже среди так называемых «малых воителей», которым обычно отводится неблагодарная роль «пушечного мяса» для подвигов главных героев, мы не найдем ни одного человека, за исключением, быть может, только Долона, которого с уверенностью можно было бы отнести к категории κακοί, поставив в один ряд с Терситом. Большинство из них составляют цари и царские друзья (εταίροι), несколько меньшую часть — сыновья жрецов и прорицателей, наконец просто дети богатых и знатных родителей. Персонажи, принадлежащие к этой последней категории, обычно вводятся в действие формулой άφνειός τ` αγαθός (Il. XIII, 664; XVII, 576; ср. V, 9 сл.), которая, по-видимому, является в глазах Гомера исчерпывающей характеристикой человека «порядочного», т. е. аристократа, так как в ней оба основных элемента, из которых в эпосе складывается понятие знатности, — богатство и воинская доблесть, связаны воедино.[216] Логика, которой руководствуется поэт при таком отборе, понятна: эпическая, «табель о рангах» требует, чтобы каждый герой имел дело только с достойным его противником.[217]
Для того чтобы еще более утвердить в сознании слушателя эту иллюзию, Гомер даже слуг и рабов превращает в аристократов по рождению (примерами могут служить Патрокл, Евмей и другие персонажи).[218] Мир, находящийся за пределами аристократического ойкоса, оказывается практически и вне поля зрения поэта, лишь время от времени напоминая о себе бегло очерченными фигурами «маленьких людей»: пастухов, пахарей, лесорубов, ткачих и пр., встречающихся в сравнениях или в незначительных проходных эпизодах.[219] Абстрагируясь от всей этой «житейской прозы», Гомер уходит мыслью в воображаемый мир героического прошлого, который рисуется ему как правильно устроенная аристократическая община, еще не знающая классовых антагонизмов, борьбы между знатью и «худородными» и т. п. «презренных материй».[220] И лишь появление на сцене во II песни «Илиады» гротескной фигуры Терсита вносит чуждую ноту в этот хорошо налаженный ансамбль. Выступление Терсита настолько неожиданно, настолько контрастирует с царящим в поэмах духом благочиния и высокой патетики, что воспринимается как какой-то внезапный прорыв в ту историческую реальность гомеровской эпохи, о которой в других местах мы можем лишь догадываться по отрывочным и неясным намекам.[221]
В сущности каждая отдельно взятая гомеровская община представляет собой конгломерат из нескольких патриархальных семей (ойкосов), в социальном и экономическом положении которых трудно уловить какие бы то ни было различия. Так, почти все известные нам по именам троянцы (около семидесяти пяти персонажей) так или иначе связаны всего с девятью такими ойкосами, в число которых входят огромная семья Приама, семьи его братьев: Клития, Гикетаона, Лампа и Тимоэта и семьи четырех других троянских старцев: Пантоя, Антенора, Укалегона и Анхиза.[222] Из этого круга лиц поэт, смотря по обстоятельствам, выбирает актеров для участия в политической игре, которая разыгрывается на троянской агоре и под стенами города вперемежку со сценами сражений. Так, Приам и его сыновья выступают обычно в роли царей, иногда добрых и справедливых, иногда несправедливых. Другие знатные троянцы изображают противостоящий им демос. Один из них Полидамант, сын Пантоя, говорит, обращаясь к Гектору (Il. XII, 211 слл.): «Гектор, ты всегда поносишь меня на собраниях, хотя я и говорю самое лучшее, ибо совсем не пристало человеку из народа (δήμον εόντα) говорить неправду, увеличивая (тем самым) все время твое могущество». В этих словах нет ни капли самоуничижения. Полидамант — вполне респектабельный троянский офицер, мудрый птицегадатель, наконец, сын одного из семи троянских δημογέροντες, составляющих ближайшее окружение Приама (Il. III, 149 слл.). В чисто социальном плане он мало чем уступает Гектору и в общем принадлежит к тому же самому общественному кругу. Поэт подчеркивает это, называя его товарищем и сверстником Гектора: они даже родились оба в одну и ту же ночь (Il. XVIII, 251). Если же он, говоря о себе, называется «человеком из народа» или даже еще точнее «народным человеком», то вовсе не потому, что считает себя простолюдином и сознает свое ничтожество перед лицом природного аристократа. Напротив, в его словах совершенно отчетливо звучит гордость человека, вполне сознающего свою социальную ценность и почитающего своим гражданским долгом противодействовать Гектору в его. военных авантюрах и притязаниях на единовластие. Полидамант называет себя δήμος только потому, что в данной ситуации он выступает в роли рядового «солдата» и говорит с «генералом» Гектором от лица ranc and file троянского войска, хотя во всем остальном они вполне равноценные индивиды (Полидамант в одном случае — Il. XV, 453 — носит даже царский титул άναξ). Таким образом, δήμος здесь отнюдь не то же самое, что δήμου άνήρ в Il. II, 198.[223] Там слово δήμος означает простой народ, плебс в противовес аристократии (единственный случай такого рода во всей гомеровской поэзии!), тогда как здесь имеется в виду вся троянская община, состоящая преимущественно из знати и противостоящая о му человеку, облеченному властью — Гектору.[224]
216
Гомеровские эпитеты типа αγαθός, άριστος, έσθλός и пр., конечно, нельзя приравнивать к социальным терминам в обычном значении слова, поскольку они используются обычно для характеристики идеальных героев, среди добродетелей которых на первом плане стоит военная доблесть. Мы не можем, однако, согласиться с Кэльхауном (С1аssеs and masses. . . — CPh., XXIX, 3, 1934, р. 195 sq.), считающим, что все эти эпитеты вообще лишены какой бы то ни было социальной окраски. Это, конечно, неверно, ибо в представлении поэта и воинская доблесть и другие, связанные с ней качества являются привилегией лишь одного общественного класса, а именно аристократии; ср.: Hoffmann Μ. Die ethische Terminologie bei Homer, Hesiod und den alten Elegikern und Jambographern. Tübingen, 1914, S. 73; Lexicon des. frühgriechischen Epos. Ed. B. Snell. Lf. 1. Göttingen, 1955, S. ν. αγαθός.
217
Ср.: Kirk G. S. War and the warrior in the Homeric poems. — In: Problemes de la guerre en Grece ancienne. Ed. Ε. P. Vernant. Р., 1968, р. 112.
219
О социальном содержании гомеровских сравнений см.: Severyns А. Homere. Vol. III. L'Artiste. Bruxelles, 1948, р. 161 sq.
222
Троянцы, не имеющие прямого отношения к этим центральным персонажам, упоминаются лишь эпизодически. Примерами могут служить жрецы: Дарес, Долопион, Онетор и их дети (Il. V, 9, сл.; 77 сл.; XVI, 604 сл.). Все они, вероятно, также относятся к троянской знати, хотя, возможно, несколько более низкого ранга, чем Приам и окружающие его старцы. Исключение составляет, пожалуй, только один Долон, которого сближает с Терситом его уродство (Il. X, 314 сл.).
223
Переводы типа «one of vulgär» (The Iliad. Ed. by W. Leaf. Vol. 1. L., 1900, ad. loc.) или «being a commoner» (Liddell H.G. ...and Scott R. A. Greek-English lexicon. Oxford, 1925), как нам представляется, не передают смысл этого словосочетания. Ближе к истине стоит Н. И. Гнедич (Илиада. Пер. Н. И. Гнедича. М.—Л., 1935), который переводит слова Полидаманта «быв гражданин».
224
Прямо противоположного мнения придерживается Жанмэр, полагая,, что именно первое из этих двух значений термина δήμος безраздельно доминирует в эпосе. Демос в его понимании это — бесправная масса трудового населения, над которой господствует замкнутая военно-аристократическая каста— λαός (Jeanmaire Н. Couroi et Courets. Lille, 1939, р. 44 sq.). В действительности, оба эти понятия нигде в эпосе не противопоставляются друг другу. Напротив, термины δήμος и λαός (λαοί) нередко, употребляясь попеременно, обозначают одних и тех же людей. Так, например, в сцене народного собрания во II песни «Одиссеи».