— Я отлучился за сигаретами, — Костанен притронулся к полям шляпы, отчего с нее слился целый водопадик. — Вот… — он протянул мне стеклянную, продолговатую трубочку, набитую маленькими плоскими пилюлями, и торопливо, предупреждая слова благодарности, добавил: — Простите, мне пора, дорога у меня длинная…
Он взял мою руку, прежде чем я успел ее протянуть, наклонился ко мне и сказал тихо, доверительно:
— Это оказалось не так трудно, — улыбнулся и зашагал прочь.
1956
Бой за высоту
Узнав, что его посылают в командировку вместе с капитаном Шатерниковым, Ракитин почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. За тот месяц, что он работал в политуправлении Волховского фронта, это был его первый выезд на передний край, и как же здорово принять боевое крещение под руководством такого человека, как Шатерников!
В Шатерникова были влюблены все — мужчины и женщины, молодые и старые. Когда он появлялся в столовой, подавальщицы переходили на рысь, и алюминиевые миски весело дребезжали на подносах. Если распространялся слух, что «Большой дивизионный» — так называли начальника политуправления Шорохова — не в духе, с вечерним рапортом посылали Шатерникова, и все сходило как нельзя лучше. Даже желчный и скупой начальник АХО Ястребов не знал слова отказа для капитана, и потому сослуживцы Шатерникова выделялись среди всех работников политуправления своим щегольским видом: белые романовские полушубки, скрипучая кожаная сбруя, рыжие кобуры, заткнутые ввиду отсутствия личного оружия носовыми платками.
Шатерникову подчинялись не только люди, но и вещи. В ту пору отделы политуправления обживали разрушенные дома Малой Вишеры, обживали медленно и трудно. Политотдельцам все приходилось делать своими руками, а руки у этих кандидатов и докторов наук, партийных работников, школьных учителей, переводчиков, студентов и литераторов в военных шинелях были не слишком-то умелые. Пустые коробки вишерских домов без окон и дверей, без света и воды, нередко с провалившимися потолками и полами упорно не хотели принимать жилой облик, за исключением того дома, где работал Шатерников. С помощью единственного штатного бойца отдела Шатерников застеклил рамы, где-то раздобыл и навесил двери, провел свет, заделал щели и пробоины в стенах и потолке, исправил и затопил печи.
Фронт был создан недавно, и молодое его политуправление испытывало нужду и в людях и в материальном оснащении: в ручных и плоскопечатных машинах, стеклографах, типографской краске, пишущих машинках, бумаге, даже в чернилах, которые лились как вода. Отдел, где работал Шатерников, ни в чем не знал недостатка: здесь имелась собственная типография, пишущие машинки с русским и латинским шрифтами, запаса бумаги хватило бы еще на одну войну, чернила хранились в двадцатилитровом бачке, и соседний отдел то и дело слезно молил оттиснуть или отпечатать для них какой-нибудь бюллетень, воззвание или лозунг.
В других отделах на машинке печатали сами инструкторы, долго целя указательным пальцем в букву и страдальчески кривя лицо. В отделе Шатерникова, отворотив золотистую голову от клавишей, слепым методом пулеметила ленинградская блицмашинистка, которую Шатерников в прямом смысле слова снял с поезда. Машинистка сама не могла понять, как это случилось. В числе других эвакуированных ленинградцев она ехала в глубокий тыл и выбежала на станции за кипятком. Свое единственное достояние — портативный «ремингтон» в металлическом чехле — она захватила с собой. На перроне случайно оказался Шатерников.
— Вас-то мне и надо! — сказал он и улыбнулся. Сказал еще что-то и еще раз улыбнулся, и поезд ушел, а машинистка осталась.
Шатерников был очень красив: выше среднего роста, широкоплечий, с узкими бедрами. Лицо его, открытое и мужественное, с твердым ртом и серыми глазами, было помечено круглой маленькой родинкой на правой щеке. Очень нежная на таком сильном, волевом лице, она придавала Шатерникову неожиданную мягкость.
Боевая репутация Шатерникова соответствовала его мужественной наружности. Командир запаса Шатерников, в мирной жизни конструктор точных приборов, воевал уже пятую войну. За его плечами были Хасан, Халхин-Гол, Финляндия, Западная Белоруссия. В нынешнюю войну он вывел из окружения свою роту в районе Ладожского озера, не потеряв ни одного человека и нанеся немалый урон противнику.
Об отваге и выдержке Шатерникова ходили легенды. Ракитину и самому довелось недавно убедиться в его неправдоподобном хладнокровии. Во время очередного налета немцев небольшая фугаска угодила в дом, где жил Шатерников. Проходивший мимо Ракитин, услышав вой фугаски, инстинктивно распластался на земле. Не успел он осознать случившегося, не успел отряхнуть шинель, как из дымящихся развалин показалась запорошенная кирпичной пылью, знакомая статная широкоплечая фигура. Шатерников присел на корточки и щелкнул затвором «лейки», затем чуть наклонился вперед и что-то еще сфотографировал в развалинах.