Близ командного пункта отсекр с ними расстался.
— Если не убьют, — сказал он, улыбнувшись, — то вечерком увидимся, еще поговорим о Москве. — И, засунув руки в карманы шинели, быстро зашагал вперед.
КП полка помещался в большом, шестинакатном блиндаже. Перед входом в блиндаж была вырыта полукруглая яма, от которой метра на три шла тупиковая траншейка.
Вокруг простиралось заснеженное, частью обтаявшее поле, пересеченное железнодорожной насыпью. Судя по сухим метелкам камыша, торчащим из-под снега, по затянутым тонким ледком широким и плоским лужам, поле это было болотом; за насыпью свежо и ярко зеленел лес. Но сколько ни вглядывался Ракитин в окружающий простор, он не обнаружил никаких признаков высоты, которую предстояло отбить.
— Это стратегическая высота, — пояснил ему Шатерников. — Так называется точка, господствующая над местностью. А вы, верно, думали, это гора или холм?
— Да, — признался Ракитин.
Шатерников засмеялся и прошел в блиндаж. Ракитин остался снаружи. Внимание его привлек странный, то и дело повторяющийся звук, словно кто-то дергал басовую гитарную струну. Он спросил бойца, стоявшего у входа в блиндаж, что это за звук. Тот вначале не понял вопроса, потом спокойно пояснил:
— Да пули немецкие о деревья рикошетят.
— А разве сюда долетают пули? — удивился Ракитин.
— Это «кукушки» стреляют, вон с тех сосен, — боец махнул рукой на сосновый перелесок за насыпью.
— А в кого они стреляют?
— Черт их знает, может и в нас, — равнодушно отозвался боец.
Из блиндажа вышел Шатерников.
— Ну, что там? — спросил Ракитин.
— Совет в Филях. Уточняют и все такое… Накурили — дышать нечем.
— Объясните мне, что тут будет происходить?
— А вы и так увидите.
— Чтобы увидеть, нужна какая-то ориентировка.
— Бой начнется в двенадцать ноль-ноль, — скучным голосом сказал Шатерников. — Сперва артиллерийская подготовка, потом танки с автоматчиками пойдут на прорыв, в прорыв устремится пехота — и высота 16,9 наша.
— И все?
— Таков план; посмотрим, каково будет исполнение…
Внимание Шатерникова привлек плоский фанерный ящик, лежавший у входа в блиндаж. Он потрогал ящик, затем поднял и встряхнул его над ухом, но ящик не открыл ему своего секрета. Тогда он принялся вертеть его и так и этак. Фанерная крышка, прибитая тонкими гвоздочками, чуть отошла в одном месте, Шатерников сунул палец в щель и слегка отодрал крышку.
— Ракеты, — произнес он с удовлетворением, заглянув внутрь ящика. Ракитин уже подметил слабость своего спутника к этой боевой продукции: всю дорогу подбирал он узкие металлические цилиндрики и потрошил их перочинным ножиком. Вот и сейчас, не удержавшись, он вытащил ракету, и на лице его отразилось глубочайшее изумление.
— Что за черт!.. — выругался он и быстро вскрыл ракету. — Так и есть — синяя!.. — Он сдул с пальцев похожий на стиральную синьку порошок, после чего бесцеремонно отодрал крышку напрочь и переворошил все остальные ракеты. — Ничего не пойму — одни синие… Эй, друг, — обратился он к бойцу, с которым до этого разговаривал Ракитин. — Вы по каким в атаку пойдете? По красным или по синим?
— По красным, — ответил тот.
— А есть у вас еще ракеты?
— Нет, вроде других нет.
Красивое загорелое лицо Шатерникова бронзово потемнело от гнева.
— Стыд и срам! Вы б еще вместо ракет в пальцы свистали, — пинком распахнул дверь и прошел в блиндаж.
Шатерников вернулся в сопровождении немолодого худощавого политрука с кротко-задумчивым лицом, похожего на школьного учителя. Новая, необмявшаяся солдатская шинель колом торчала на груди. Ракитин догадался, что это и есть комиссар полка Утин.
— Ничего не пойму!.. — развел руками политрук, убедившись в правоте Шатерникова. — Чернецов ясно сказал, чтобы принесли красные. Это все Козюра, мать его!.. — Как-то не шла к нему ругань, и он, словно ощущая это, застенчиво улыбнулся.
— Надо сейчас же послать за ракетами, — сказал Шатерников.
— Я сейчас позвоню в батальон…
— Лучше послать, — настойчиво повторил Шатерников. — По телефону можно опять на Козюру нарваться.
Из-за кустов показалась фигура человека, бегущего со стороны леса. Боец бежал, низко нагнув голою Лишь достигнув блиндажа, осмелился он поднять красное, в поту лицо, осветившееся радостной улыбкой от того, что все-таки добежал. Прерывистым от быстрого бега и пережитой опасности голосом он стал что-то докладывать Утину.
— Вот что, друг, — домашним голосом сказал Утин, когда связной кончил докладывать, — сходи-ка во второй батальон за красными ракетами. Дается тебе двадцать минут.