— Сказались они, что ли? — воскликнул Чернецов. — Прут прямо на нас!.. — он повернулся к бородатому капитану. — Ну-ка, начарт, дай им прямой наводкой!..
Ракитина мучило, что он так плохо разбирается в происходящем. Он видел, что танки идут на них, — это подтвердил и Чернецов, — но не мог представить себе действительной меры опасности. Окружающие хоть и посуровели как-то, но не выражали особого волнения. Шатерников вместе с начартом и полным связистом ушел в блиндаж, да и не хотелось Ракитину выказывать перед ним своего беспокойства, которое тот легко мог принять за страх. А страха Ракитин и в самом деле не чувствовал. Ему было тревожно и как-то не по себе, но лишь потому, что он не видел своего места во всем происходящем. Если б нашлось какое-то дело, если б ему что-нибудь поручили, приказали, он бы чувствовал себя куда лучше и тверже. Но безучастно ждать, пока другие отвратят нависшую опасность, было противно натуре Ракитина, склонной к действенному участию в каждом деле, с которым его сталкивала жизнь.
Появился Шатерников в сопровождении полного связиста и ординарца комполка, в руках у них были связки гранат.
— Я очень уважаю твою артиллерию, сказал Шатерников Чернецову. — Но страховка не помешает.
— Стоит ли рисковать? — неуверенно сказал Чернецов.
— Риск невелик. Мы их на насыпи подловим. Пошли, товарищи! — Шатерников уперся рукой в край траншеи и легко выбросил свое тело наружу. Ординарец и полный связист последовали за ним. Не очень-то отдавая себе отчет в том, что делает, просто из привычки сопровождать Шатерникова, Ракитин также выскочил из траншеи. Властный окрик Шатерникова: «Назад!» — заставил его одуматься. «И верно, зачем я им нужен без гранат?» — мелькнула мысль, и он спрыгнул обратно в траншею.
На КП появилось несколько бойцов с автоматами и длинной узкой трубой — противотанковым ружьем. Чернецов и другие командиры вынули из кобур пистолеты. Ракитин, немного стыдясь, извлек свой наган. «Так я его и не почистил!» — вспомнил он.
— Вы мне скажите, что надо делать, — попросил он стоявшего рядом Чернецова.
— Ровным счетом ничего, — пожал тот плечами.
— У всех в руках оружие…
— Да, все-таки противник близко…
«Ладно, буду делать то же, что и другие», — решил Ракитин, но делать ему ничего не пришлось.
Прежде чем Шатерников, полный связист и ординарец достигли насыпи, откуда-то из-за КП ударили полковые пушки. Снаряды прошли низко-низко и разорвались с недолетом, впереди танков, охлестнув их потоками грязи. Этого оказалось достаточно: танки повернули и без выстрела устремились назад.
Через несколько минут Шатерников спрыгнул в траншею.
— Контратака отбита, а, капитан? — радостно сказал Чернецов.
— Отбита, — подтвердил Шатерников. — Немцами явно командовал какой-то ихний фон Козюра.
Из блиндажа показалась кудрявая голова телефониста.
— Товарищ командир полка! — закричал он восторженно. — Тюльпан на проводе!..
Его заходящийся от восторга голос подсказал Ракитину, что случилось что-то очень хорошее. Так оно и оказалось. Когда Чернецов после телефонных переговоров вновь появился в траншее, он глядел орлом.
— Поздравляю, товарищи, — произнес он важно. — Высота 16,9 взята!
Тут все разом заговорили, зашумели, а бородатый начарт вдруг заорал на ординарца громовым голосом: «Где обед?!» — и ординарец, парень ушлый, себе на уме, с готовностью ярого службиста проорал в ответ: «Сей минут будет, товарищ капитан!»
Чернецов протянул руку Шатерникову и, осветившись открытой, мальчишеской улыбкой, сказал:
— Крепко ты нам помог, товарищ капитан!
— Да ладно, — отмахнулся Шатерников.
— Не скромничай, товарищ капитан, — послышался голос Утина, — хорошие, ценные решения подбрасывал!.. — Шинель на политруке была порвана и забрызгана грязью, а взмокшее потом худощавое лицо также спокойно и скромно-деловито.
— А ну вас к богу в рай! — сказал Шатерников и отвернулся.
Шатерников не скромничал и не ломался. Когда во время их странствий по частям он демонстрировал свои трофеи и вокруг звучал хор восхищенных голосов, Шатерников отнюдь не оставался равнодушным к лести. А сейчас, сделав действительно хорошее дело, быть может обеспечив успешное окончание боя, он отводил от себя и похвалы и благодарность. Он даже сказал неунимавшемуся Чернецову: