Он почувствовал, что попал в цель: среди пленных произошло какое-то движение. Спавший на полу или делавший вид, что спит, солдат приподнялся, сел на корточки, другой, с унтер-офицерскими нашивками, ерзнув табуретом, чуть подвинулся к Ракитину.
— Отвечать? — с глупым лицом повторил фельдфебель.
— Ну да! Я полагаю, солдатам, сохранившим жизнь, интересно, что с ними будет дальше.
— А разве нам сохранят жизнь? — робко спросил щуплый рыжий солдатик с острой, цыплячьей грудкой.
— Молчать! — рявкнул фельдфебель.
— Заткните глотку! — холодно сказал Ракитин. — Здесь распоряжаюсь один я. Да, вам сохранят жизнь. Даже этому дураку фельдфебелю сохранят жизнь, чтобы он наконец одумался и перестал быть свиньей.
Кто-то засмеялся, но быстро оборвал смех.
— А что с нами будет? — спросил интеллигентного вида солдат в очках на тонком хрящеватом носу.
— Если вы полагаете, что вас будут холить и лелеять, кормить протертыми супами и класть под перину, то глубоко заблуждаетесь. Вы будете работать, чтоб возместить хоть малую часть ущерба, который нанесли моей стране.
— Значит, нас правда оставят жить? — спросил щуплый солдат.
— Непременно. И ваш фельдфебель это отлично знает, отсюда его наглость. Если бы он ожидал, что его драгоценной жизни грозит опасность, он бы вел себя поскромнее. Да, вы будете жить, — с силой сказал Ракита. — А когда вернетесь после войны на родину, то расскажете соотечественникам, что с русскими лучше дружить, чем ссориться.
— Нас отправят в Сибирь? — спросил высокий, похожий на Дон-Кихота солдат с обмороженной щекой.
— Возможно, хотя и необязательно. А почему вас это пугает? Мое детство прошло в Сибири, а, как видите, я себя неплохо чувствую.
— Там холодно! — с жалкой улыбкой проговорил длинный солдат.
— В таком тряпье, как ваше, и тут не жарко. Кстати, в эту зиму стояли холода, ничуть не уступающие сибирским. Так что вы имеете полное представление о русских морозах. Но в такой одежде, как на мне, подобные морозы переносятся совсем неплохо.
— О да! — льстиво сказал длинный солдат. — Господину офицеру не страшен никакой мороз.
— Вам тоже дадут теплую одежду.
— Но в Сибири медведи! — испуганно сказал солдат.
Ракитин расхохотался. Он и раньше знал, что немецкая пропаганда запугивает солдат баснями об ужасах Сибири, где по улицам городов ходят медведи и пожирают прохожих, но не думал, что этому кто-нибудь верит.
Он сказал, что Сибирь ничем не отличается от остальной России, там такие же благоустроенные города, огромные заводы и фабрики, что Сибирь называют житницей России, столько этот край производит хлеба, и что там сейчас лучше, чем в Европейской части страны: нет затемнения, жизнь сытнее и спокойнее.
— И главное, — сказал Ракитин, — там не стреляют, не бомбят, не давят танками, а это, полагаю, тоже кое-что значит. Между прочим, танки, с которыми вы сегодня познакомились, сделаны в Сибири.
— А нам говорили, что у русских нет танков, во всяком случае на Волхове! — громко сказал молчавший до сих пор средних лет ефрейтор, белокурый, с проседью, с хорошим мужским лицом, которое уродовал ободранный морозом, словно рашпилем, нос.
«Это что-то новенькое! — подумал Ракитин. — Другие пленные об этом молчали».
— Уж по одному этому вы можете судить, насколько правдиво вас информируют. А как вы находите наши танки?
Ефрейтор выступил вперед, у него был вид человека, на что-то решившегося.
— Знаю одно: нашим бронебойкам они оказались не по зубам. Я сам стрелял по большому танку, и снаряды отскакивали от него как горох.
Пленные что-то зашептали, видимо призывали своего товарища к осторожности.
— Подите вы, знаете куда! — смело сказал ефрейтор. — Господин капитан знает, что я солдат, значит я воевал как солдат или как дурак, что в данном случае одно и то же!..
— Как вас зовут? — спросил Ракитин.
Тот вытянулся, руки по швам и тем лающим гортанным голосом, каким почему-то называли свои имена все пленные немцы, отрекомендовался:
— Ефрейтор Ганс Фозен, господин капитан, шестьсот восемьдесят девятого полка двадцать третьей дивизии.
— Скажите, Фозен, а какие еще небылицы распространялись в вашей части?
— Только вчера у нас был какой-то молодчик из штаба, — обычным голосом ответил Фозен, — и вкручивал нам, что линия фронта на Волхове стабильна до весны, что русские не посмеют атаковать нас ни на одном участке.
— Что сегодня и подтвердилось… Ну а весной?