Если взять серьги и височные украшения, то можно говорить о том, что серьги болгаро-салтовского типа в X–XIII вв. совершенно неизвестны. Наибольшее распространение здесь получают серьги с напускными бусами (одной или тремя)[511], в упрощенной форме встреченные и в Танкеевском могильнике.
Браслеты пластинчатые, плетеные и дротовые являются наиболее распространенным украшением X–XIII вв.[512], в то же время в Больше-Тарханском могильнике на 358 погребений приходится всего лишь два браслета, из которых один изготовлен из височного кольца мерянско-муромского типа, а другой из простого дрота с заостренными концами. Сходными украшениями являются лунницы, известные как в Больше-Тарханском, так и в более поздних комплексах. Но лунницы X–XIII вв. преимущественно замкнутые, круглой формы, с небольшим отверстием[513], тогда как тарханские обычно разомкнутые и меньших размеров.
Довольно частой находкой в Больше-Тарханском могильнике являются медные и бронзовые «костыльки» (табл. XIV, 19–23), служившие в качестве застежек одежды. В материалах X–XIII вв. подобные предметы отсутствуют, что, очевидно, объясняется употреблением в качестве застежек не костыльков, а костяных полушаровидных[514] или бронзовых пуговиц, таких, как в Танкеевском могильнике. Правда, в погребениях Больше-Тарханского могильника встречены и бронзовые пуговки (табл. XIV, 1–4), но они обычно небольшие, шаровидной формы, без орнамента, тогда как в материалах X–XIII вв. и Танкеевского могильника преобладают крупные пуговицы каплевидной и шаровидной формы с рельефным геометрическим и растительным орнаментом[515].
Другой особенностью состава украшений X–XIII вв. является обилие шумящих подвесок с различными привесками[516], что также весьма характерно и для Танкеевского могильника. Очевидно, в этом сказалось сильное воздействие на культуру Волжской Болгарии X–XIII вв. прикамских племен — предков удмуртов и коми, для которых подобные украшения специфичны.
К сожалению, сопоставление погребального обряда Больше-Тарханского могильника и кладбищ Волжской Болгарии после X в. невозможно провести, ибо для последних характерен мусульманский погребальный ритуал, снивелировавший все этнические особенности.
Правда, А.М. Ефимова, обследовавшая погребения X–XIII вв. на Бабьем бугре городища Великие Болгары, отмечает в погребении 40 некоторые реликтовые черты, которые она объясняет сохранением традиций раннеболгарского погребального обряда[517]. Это женское захоронение, совершенное по мусульманскому обычаю в глубокой яме с положением костяка головой на запад. Но при костяке обнаружены некоторые вещи: серьги у черепа, зеркало в области плечевых костей, железные ножницы у бедра. Набор и характер вещей не имеет аналогий в Больше-Тарханском могильнике, поэтому производить сопоставление указанного погребения с раннеболгарскими, типа больше-тарханских, невозможно. Но наряду с этим на Бабьем бугре имеется интересная группа захоронений (№ 174, 186, 196, 203, 208, 215, 216), могильные ямы которых в нижней части были обложены каменными плитами. Этот обряд не характерен ни для мусульманских, ни для больше-тарханских погребений. А.М. Ефимова склонна его рассматривать как сохранение местного обряда финно-угорских племен, известного еще с ананьинского времени[518]. Нам кажется, что этот обряд находит хронологически более близкие аналогии в погребениях тюркских кочевников Западной Сибири, где ямы с каменными обкладками известны в I тысячелетии н. э.[519], а также в погребениях Северного Кавказа.
Итак, вышеприведенное сопоставление погребального инвентаря и обряда Больше-Тарханского могильника с материалами памятников Волжской Болгарии X–XIII вв. позволяет утверждать, что роль культуры населения, оставившего Больше-Тарханский и близкие ему могильники, в формировании культуры Волжской Болгарии была невелика. Очевидно, определяющая этно-культурная основа последней была иная, во всяком случае отличная от больше-тарханской.
Как уже неоднократно отмечалось выше, болгарская культурная принадлежность населения, производившего захоронения на Больше-Тарханском и Кайбельском могильниках, не вызывает сомнения, так же как и прямая генетическая связь его с болгарскими племенами Приазовья. Поэтому археологическое подтверждение прихода болгарских племен из Приазовья на Волгу в конце VII–VIII вв. неоспоримо. Также очевидна и активная роль этих групп населения в формировании первого государственного объединения в Волго-Камье, в названии которого (Волжская Болгария) и одного из стольных городов (Болгары) сохранилось название болгарских племен. Чем же объяснить тогда, что культура болгарских племен не легла в основу культуры этого государства? Такое положение могло сложиться лишь при том условии, что преобладающая этнокультурная основа Волжской Болгарии была иная и, скорее всего, не болгарская, в ее больше-тарханском варианте. Действительно, как неоднократно отмечалось, наибольшая близость с культурой Волжской Болгарии домонгольского периода проявляется в материалах Танкеевского и близкого ему могильников, которые были оставлены населением, в этническом и культурном отношении отличным от болгарских племен. Численность этого населения, вероятно, значительно превосходила болгар, о чем свидетельствует простое сопоставление размера Больше-Тарханского и Танкеевского могильников. Если в первом число погребений доходило до 800–850, то во втором оно в несколько раз больше, — коло 5,5–6 тыс. К тому же количество могильников танкеевского типа больше могильников больше-тарханского типа.
513
515