За последние несколько лет, на мой взгляд, только двум режиссёрам удалось снять фильм «о любви» нетривиально. Сделать это (по прошествии века кино) сегодня представляется проблематичным. В 1999-м это сумел Патрис Леконт с «Девушкой на мосту» (La fille sur le pont), в 2000-м всех поразил гонконгский режиссёр Вонг Кар-Вай, давно признанный культовым во всем мире и после долгого перерыва успевший стать в этом мире несколько подзабытым. Его необыкновенно поэтичный фильм «Любовное настроение» — как давно ожидаемый глоток воздуха в свете отсутствия чего-то нового, оригинального и по-настоящему интересного.
Поэзия Кар-Вая рождается из самых неожиданных и по сути своей довольно прозаичных вещей, как это ни парадоксально. Тиканье часов и монотонный стук печатной машинки, бидоны с китайской лапшой и сигареты, шелковые платья Мэгги Чун и поразительная музыка: от испанских любовных романсов и песен известных китайских певиц до скрипичных мотивов. И стих уже растет, задорен, нежен, на радость вам и мне. Если «Любовное настроение» нам показал бы педагог по мастерству кинокритики Александр Степанович Трошин, а после просмотра задал бы традиционный вопрос «С чем кино?» (его он предпочитает более традиционному «Про что кино?»), ответ занял бы ползанятия. Кар-Вай внимателен к деталям настолько, что возникает ощущение, будто весь фильм состоит из подобных деталей, кроме них нет больше ничего, но невероятная органичность чувствуется в каждом кадре. Если бы от добавления, удаления или исправления какой-либо сцены появлялась вероятность, что фильм станет лучше, думаю, это было бы заметно. А так — словно из лирического произведения, из «Любовного настроения» нельзя выкинуть ни одного слога. Иначе рифма нарушится.
Фабула? Сложно пересказывать ее, когда сценарий складывается за монтажным столом. Завязка выглядит так: две женатые пары переезжают в дом, в соседние комнаты. Вскоре мистер Чоу и миссис Су начинают догадываться, что у их супругов любовный роман. Герои начинают испытывать страсть друг к другу, но пытаются обуздать запретное чувство. Что может быть проще? Но Кар-Вай не был бы Кар-Ваем. То, что ведет к истории, гораздо важнее для него самой истории. Дело не в событиях и поступках. В атмосфере дело — манящей, завораживающей и окутывающей загадочной пеленой.
Герой Тони Люна — редактор в газете, мечтающий написать книгу о боевых искусствах. Героиня Чун — стенографистка. Одиночеством, однообразем здесь охвачено все. Но именно это интересует Кар-Вая больше всего. Тесные улочки, темные подъезды, кафе, тусклые фонари — все это повторяется много раз, так часто, что ощущение дежа вю охватывает не только героев фильма, но и зрителя. Создается ощущение, что некоторые сцены просто копируют друг друга: этот разговор был пару минут назад, а эта встреча на лестнице вообще уже не впервые присутствует в фильме. Даже диалоги повторяются. Может, что-то из этого происходит не на самом деле? Противоречий немало. А может, вообще ничего не происходит? Персонажи говорят друг с другом, а на экране только один из них. Да и тот отражается в зеркале. В следующем кадре это будет отражение, отражающееся еще в одном зеркале. Еще через пять минут будут говорить их тени. А потом узор на одном и том же платье Мэгги Чун вроде бы поменяется в двух соседних кадрах.
Хотелось бы сказать несколько слов об актёрах. Несколько лет назад я не понимал, почему слово «скупость» является положительной оценкой по отношению к актёрской игре. Через какое-то время я узнал ответ. Мэгги Чун и Тони Люн играют подчас настолько сдержанно, что невольно возникает вопрос, играют ли они вообще? За скупостью и неподвижностью чувствуется огромная внутренняя сила двух персонажей. Мужество и воля: вот, что, по словам самого режиссёра, нужно простым людям вроде Чоу и Су, чтобы вырваться из наскучившей обыденности. Но ситуация в Гонконге тех лет, связанная, видимо, и с политическими мотивами, предполагала сдержанность и отрешенность от окружающего мира. Поэтому, благодаря четкой установке режиссёра и грамотной игре актёров, два главных героя выглядят правильно, именно так, как они и должны выглядеть и в данной ситуации.
От анархичной режиссуры Кар-Вая предыдущих лент не осталось и следа. Режиссёрская концепция сменила свой облик еще раз, представ перед зрителями в новом свете. Конечно, осталось многое, стиль не исчез, разве что несколько поменял интонацию. Теперь режиссура Кар-Вая — отрешенная, словно он не хочет мешать своим героям. Недаром таинственность, окутывая сам фильм, проникает внутрь его ткани. Кто рассказал нам эту историю, если кроме двух ее участников никто о ней и не знал? Может, мальчик в тибетской одежде, появляющийся в конце и наблюдающий за необычной традицией, исполняемой Тони Люном на развалинах старинных храмов? Возможно. И это будет еще одной неразгаданной загадкой Вонга Кар-Вая.