В этот момент и происходит крушение. Помню все, как сегодня.
Был такой толчок, хотя «толчок» в данном случае — пустой звук. Толчок, сразу же раскрывший свою именно злокачественную природу, толчок, сопровождающийся отвратительным скрипом и грохотом, толчок такой силы, что несессер вылетел из рук не знаю куда, а самого меня больно ударило плечом о стену. Времени на размышление не было. Но вслед за этим чудовищно закачался вагон, и вот тут появился досуг, чтобы испугаться. Железнодорожный вагон может болтать — на стрелках, на резких поворотах, это известно. Но его болтало так, что невозможно было устоять на ногах, вас швыряло во все стороны и вы уже ждали, что судно сейчас ляжет на борт. Я сосредоточился на очень простой, но одной-единственной мысли. Я подумал: «Дело плохо, дело плохо, дело совсем плохо». Буквально так. И еще: «Стой! Стой! Стой!» Поскольку знал, что если поезд стоит, очень многое еще можно спасти. И представьте, на этот мой беззвучный страстный приказ поезд встал.
До сих пор в спальном вагоне царила гробовая тишина. Теперь он взорвался страхом. Резкие дамские крики мешались с глухими подавленными возгласами мужчин. Я услышал, как недалеко позвали на помощь; несомненно, это голос, прибегнувший прежде к выражению «обезьянья морда», голос господина в гамашах, именно его искаженный страхом голос.
— На помощь! — кричит он, и в момент, когда я выхожу в коридор, куда выбегают пассажиры, выламывается из своего купе — в шелковой пижаме, с безумным взглядом. — Боже святый! — говорит он. — Боже всемогущий! — И чтоб уж совсем унизиться и тем самым, возможно, отвести от себя погибель, добавляет еще и просительным тоном: — Боже милосердный!
Но неожиданно ему еще кое-что приходит в голову, и он решает помочь себе сам. Бросается к стенному шкафчику, где на всякий случай висят топор и пила, кулаком разбивает стеклянную дверцу, но поскольку не может сразу добраться до инструментов, оставляет их в покое, бешено толкаясь, прокладывает себе путь между столпившимися пассажирами, так что снова визжат полуголые дамы, и выпрыгивает из вагона.
Это длилось мгновение. Я только теперь почувствовал ужас: некоторую слабость в спине, временную неспособность сглотнуть. Все окружили чернорукого кондуктора, который тоже пришел с мертвыми глазами; дамы с обнаженными плечами заламывали руки.
Поезд сошел с рельсов, объяснил кондуктор, мы, дескать, сошли с рельсов. Что, как выяснилось позже, было неверно. Но подумать только, в сложившихся обстоятельствах кондуктор разговорился, отбросил официальную деловитость, важные события развязали ему язык, и он с чувством заговорил о жене.
— Я еще сказал своей жене: «Жена, — сказал я, — я вот ну совершенно уверен в том, что сегодня что-нибудь да случится».
И ведь действительно случилось. Да, в этом с ним все согласились. В вагоне непонятно откуда потянуло дымом, густым чадом, и мы предпочли выбраться в ночь.
Это можно было сделать, только спрыгнув с довольно высокой подножки на полотно, так как перрон отсутствовал, а кроме того, наш спальный вагон стоял заметно криво, скособочившись на другую сторону. Но дамы, спешно прикрыв наготу, отчаянно прыгали, и скоро мы все стояли между рельсов.
Было почти темно, но все-таки видно, что наши задние вагоны в общем-то в порядке, хоть и покосились. Но дальше, в пятнадцати — двадцати шагах! Недаром при этом толчке так отвратительно скрипело и громыхало. Там виднелись какие-то груды — по приближении показались края, — и по этим грудам блуждали фонарики проводников.
Известия пришли оттуда — возбужденные люди, которые принесли сообщения о положении дел. Мы, оказывается, находились у небольшой станции недалеко за Регенсбургом, из-за поломки стрелки наш скорый поезд угодил не на тот путь, на полной скорости врезался в стоявший там товарный, выбил его со станции, размозжил ему заднюю часть и сам тяжело пострадал. Большой локомотив мюнхенской фирмы «Маффай» был исковеркан и безнадежен. Стоимостью в семьдесят тысяч марок. А в передних вагонах, лежавших чуть не на боку, некоторые скамьи повъезжали друг в друга. Нет, человеческих потерь, слава Богу, кажется, нет.
Поминали некую пожилую даму, которую вроде бы «вытаскивали», но ее никто не видел. В любом случае людей пошвыряло друг на друга, детей завалило багажом, ужас охватил всех. Багажный вагон расплющило. Что, что случилось с багажным вагоном? Его расплющило. И я замер…
Вдоль поезда бежит чиновник, это начальник станции, он без фуражки и энергично и истерично раздает приказы пассажирам, чтобы удержать их в узде и увести с путей в вагоны. Но на него никто не обращает внимания, поскольку он без фуражки и безо всякой выправки. Как жаль этого человека! Вероятно, ответственность нести ему. Возможно, карьера его кончена, жизнь разбита. Было бы бестактностью спрашивать его о багаже.