Другого “как раньше” у них не будет.
В незримой трещине между ними по-прежнему скрипели и лопались льды, так было и в краткое время примирения после Праздника Воссоединения... А теперь в эту трещину бросили “Зачем ты взяла его с собой”, спокойное от Куруфинвэ “Верни сына Эолу”, и ещё кое-что из сказанного вчера. И слова встали там как ледяные клинья.
Это слова только. Не дела.
Но Эол тоже лишь произнес слова. И она испугалась впервые за очень много лет. И вчерашнее... Не утишило этот страх, прямо сказать.
Друзья ведь уже оставили их один раз.
А еще теперь неотступно звучала в голове другая трещина — обман. Эол, такой добрый и заботливый тогда, лгал ей с самого начала, лгал ее родне. И чем чаще она об этом думала, тем большим диссонансом звучали ее лучшие воспоминания.
Потому что стояли на лжи.
Ее тянуло к югу, порой сильно. Но... Чем дальше она уезжала тогда, тем легче в то же время делалось у нее на душе почему-то. Этот разрыв был внутри, он не отпускал, непрерывно пел диссонансом, что бы она ни делала и о чем не думала.
Лишь когда она бралась за лук и стреляла в птиц и оленей, он утихал. Но теперь птиц и оленей везут следом за ними, и заслониться снова нечем.
— И все же ты не здесь, — сказал Тьелкормо с досадой.
— Ты очень злил меня вчера, но есть слова, на которые мне нечем возразить. Они... Возвращаются.
— Я много чего наговорил, — бросил тот. — Что о твоей внезапной любви, что о лжеце Эоле. Выбирай — не хочу.
— Прониклась внезапным доверием, сказал ты. И ведь я действительно верила каждому его слову... И сейчас я не могу не думать — почему?
— И с чего так послушно приняла его немыслимые условия! — горячо воскликнул Тьелкормо, явно хотел продолжить — и оборвал себя, хоть и с трудом. Вот чудеса!
— Не думала, что скажу это... Но сейчас я тоже этого не понимаю.
— А тогда?
— А тогда — это же были просьбы любимого. Что могло быть важнее?
Тьелкормо тут же швырнул в нее шишкой, она, не задумываясь, отбила. Вот только злость в нем была нешуточная.
— Арэльдэ, которую я знал, не потерпела бы таких указов! Как не потерпела нас, ругающих твоего отца! Я даже могу понять, если бы ты не стала извещать нас... — он скривился. — Злобных сыновей Феанора! Но отца, братьев?!
— Радуйся, я признаю твою правоту сейчас. А теперь хватит, Турко. Мне снова нужно подумать.
— О чем здесь думать? Это морок, не иначе!
— За… молчи, — сказала она с усилием. — Или я снова захочу его защитить.
...Лошади ещё шли рядом, шаг в шаг. Единственная гармония здесь. Хотелось умчаться вперёд, хотелось то ли нестись на юг и просить прощения, то ли мчаться ещё и ещё дальше от Нан-Эльмота, от злоязыких полубратьев, от всего мира, схватив Ломиона в охапку и слушая, как стучит его сердце...
Спокойно. Спокойно. Они глупцы, но они ей не враги.
“Разве?” — насмешливо зазвучала трещина, дохнула холодом льдов. Один раз они ее предали.
Арэдель закусила губу.
— У меня две плохие новости, кано, — сказал, встретив их, Ньялмэ. Юноша очень старался не выглядеть несчастным, временами даже получалось.
Арэдель потянулась мыслями к сыну — и улыбнулась. Здесь, недалеко.
— Ты потерял его, растяпа?! — взвился немедленно Тьелкормо.
— Он скрылся от меня, кано, и мы не можем его найти.
— Если не отыщешь его немедленно, — начал Тьелкормо, и даже закрыться забыл, колеблясь между обещаниями не то переломать ноги бедолаге, не то заставить чистить конюшни следующие годы неотрывно.
— Он недалеко, — прервала его Арэдель. — А другая новость?
— Эол из Нан-Эльмота прислал ворона с письмом, госпожа Арэльдэ.
И ей немедленно стало жаль, что они охотились не на воронов. Она слабо удивилась, что не радуется совсем, а вместо этого — вместо этого ей захотелось быть ещё дальше от Нан-Эльмота.
Нан-Эльмот был тяжестью на душе, которую она сбросила, как поняла прямо сейчас. Ей нужно много, много лиг между Нан-Эльмотом и собой, и думать о нем издалека, тогда станет правильно. Тогда она, возможно, поймет — издалека — и сможет ответить на вопросы, которыми сыпал Турко.
Не ему, себе.
— Жаль, что мы не на воронов охотились! — бросил Тьелкормо, спешиваясь. — Что в письме?! — рявкнул он.
Ньялмэ выпрямился.
— Темный Эльф требует вернуть ему сына, или он обратится к Тинголу с известием о похищении.
Тьелкормо зло засмеялся, оскалив зубы.
— И что? Тингол выйдет из-за своего забора и погрозит нам пальцем? Тингол отправит жену воевать с нами? Убирайся с глаз моих и найди... мальчишку. Без него не возвращайся!
Арэдель соскользнула на землю и принялась расстёгивать пряжки седла. Осень, чуя ее недовольство, обернулась и ласково пофыркала ей в затылок.
— Идём же! — сказал Тьелкормо нетерпеливо.
— Ступай, я найду его и поднимусь следом.
Тьелкормо фыркнул обиженно, как мальчишка, и размашистым шагом ушел к себе. Или к брату.
Арэдель сама отвела Осень в конюшню и обратилась к Ньялмэ, который рядом успокаивал обиженного невниманием коня Тьелкормо:
— Где у вас псарня?
— Я был там... — возразил было Ньялмэ и вздохнул. — Идёмте, госпожа Арэльдэ.
Но в гостиную Тьелкормо она поднялась уже одна, лишь мысленно касаясь сына.
Они оба были здесь, измятое, словно в гневе, письмо валялось перед ними на столе. Даже в отдельных знаках письма Арэдель узнала руку Эола. И оттого брать его в руки... Не хотелось.
— О тебе здесь нет речи совсем, — сказал Куруфин, словно она не уезжала сегодня вовсе, и он лишь продолжил прерванный разговор. — Он требует вернуть лишь сына.
— Сына, которому он лишь год назад дал имя, — подумала она вслух.
— Я не ждал бы добра от сына такого отца, — бросил Тьелкормо.
— Это мой сын и моя кровь! Кровь рода Финвэ!
— Это дитя шарахается от эльдар и прячется от тех, кто за ним присматривает. Это дикарь и сын дикаря, Арэльдэ.
— Придержи язык, Тьелкормо, или я решу, что ты испугался Тингола!
— Да как ты смеешь!
— Угомонись! — рявкнул ему уже Куруфин. — Тингол сам по себе нам не угроза. Но риск удара в спину в миг опасности — дело скверное. Для всех нас, не только для восточного Белерианда.
— Что я слышу, Куруфинвэ? Ты предлагаешь обменять свободу моего сына на тень угрозы? — спросила она холодно и прямо.
Куруфин взгляда не отвел.
— Нет. Лишь подумать о том, как именно ты хочешь жить дальше.
— Что у тебя на уме — у Тьелкормо на языке!
— Не буду отрицать, для меня это дитя — чужак и сын чужака.
— Ты просто не хочешь видеть в нем дитя рода Финвэ, иначе не заговорил бы о цене угрозы никогда!
“Сегодня здесь нет Тьелпе”, — подумала вдруг Арэдель, и это показалось недобрым признаком.
— Да, я не вижу дитя рода Финвэ в пугливом создании, прячущемся по углам, — отозвался Куруфинвэ. Тьелкормо откинулся в кресле, скрестив на груди руки.
— Он никогда не видел столько эльдар. В нашем... В поместье жило лишь несколько слуг и подмастерьев.
Куруфинвэ пожал плечами.
— Я не стану ни убеждать больше, ни обсуждать это, — сказала Арэдель, поднимаясь. — У тебя тоже сын, Курво. Я не стану тебе объяснять, что это такое… изнутри. Ты знаешь не хуже меня.