— Я должен быть счастлив, что поступил правильно, — Куруфин засмеялся горько. Кувшин вина был третий.
Тьелпе вздохнул и прошел в комнату дяди, взять у лекарей чистую ткань. Их тут сидело пятеро, сменяя один другого, делясь с отравленным жизненной силой, и только это его и держало. Их помощь — и воля самого Тьелкормо, который отказывался сдаваться.
Помощник лекаря торопливо обтирал влажной тряпочкой лицо Тьелкормо, изжелта-бледное, с посиневшими губами. Отрава разошлась по телу, проникла в сердце и глубоко повредила его, говорили лекари. В спешке не дал осмотреть рану, только прижал тряпку и перевязал поверх одежды, говорили лекари, потом не замечал слабость...
Но что же это за яд, который выказывает себя так не сразу?
Снадобья от орочьего яда были бесполезны.
— Моя помощь уже нужна?
— Пока нет, — сказала старшая целительница, серая от усталости.
Он присел на край постели, взял Тьелкормо за руку ненадолго. Тот разглядел племянника — криво улыбнулся, слабо сжал его пальцы. И снова с трудом потянул воздух.
— Арэльдэ не простила бы нас, — подумал вслух Тьелпе, вернувшись к отцу и перевязывая ему ладонь.
Куруфин засмеялся снова. Да, плохой довод.
— То-то Ноло обрадуется подарку с историей, — бросил он. Выпил в несколько глотков полстакана. Тьелпе вылил в кувшин воду, которую принес сам. Ему тоже хотелось бегать от стены к стене, бить посуду и рвать на себе волосы, но раз отец уже делает это все — повторять словно бы не стоило.
Все равно, пожалуй, выйдет хуже.
Нет, вина он себе всё-таки налил.
Дверь скрипнула — Хуан без труда открывал ее лапой. Протопал к ним торопливо, виляя хвостом. Странно было, что он не там, не рядом с Тьелкормо, словно понимает, что помочь нечем...
Хуан постоял между ними двумя, выбирая, втянул воздух — и решительно ткнулся мордой в руки Тьелпе. Бумагу в его зубах Тьелпе нащупал раньше, чем заметил.
Развернул.
Рисунок углем полустерся и намок от собачьей слюны с одной стороны. Но это была точно детская рука, слегка дрожащая. И только потом Тьелпе понял, что эти каракули — листья и травы. Примерно половину нарисованного можно было разобрать. Он почти увидел, как это нарисовали.
— Что за дрянь ты притащил? — спросил Куруфин слишком громко, протягивая руку за листом. Тьелпе оттолкнул его и бросился к целителям.
— Хисимэ! — окликнул он травницу из синдар, единственную здесь. — Ты могла бы опознать их?
Удивлённая, женщина развернула мятый лист к себе.
— Вот это, несомненно, белоклык, это меднянка... — повертела рисунок в пальцах. — А это, кажется, вех...
— Что между ними общего?
— Они все ядовиты, — сказала она торопливо. — Вех — очень. Откуда это, что это?
— Похоже, это травы Эола, — выговорил Тьелпе. — Возможно, будут ещё рисунки. Сейчас вернусь.
— Бедный мальчик, — сказала синдэ почти беззвучно.
Куруфин в гостиной замолчал намертво. Пока целители очень торопливо спорили над рисунками о признаках отравления каждым растением. Пока Тьелпе бегал туда-сюда, от растерянности сам, только потом спохватился и отрядил Ньялмэ бегать с бумагами. Пока составляли первые смеси противоядий. Отмер он, лишь когда Хисимэ очень осторожно сказала, что, кажется, третье снадобье действует, и отравленному становится немного лучше...
Так потом передали.
А Тьелпе просто безуспешно пытался отобрать у Ломиона книгу записей и напоить его молоком, когда отец ворвался.
“Заберите его”, — только и сказал Куруфин две свечи спустя, когда сын Арэльдэ совсем ослабел от рыданий и начал засыпать у него на руках.
“Не ждал, что ты так целителен”, — хмыкнул Тьелпе.
“Ни слова больше”.
Они сами не успели бы. Ни гонцы, отправленные на запад, к неглубокой могиле Эола за его оружием, ни малый отряд, ушедший на юг к Эоловой усадьбе. Даже слуги Эола были бесполезны, хоть один из них впал в ужас от случившегося и отвечал на любые вопросы...
Они и с подсказками Ломиона едва успели, больно много всего росло в Эоловом саду. По-честному, главная заслуга здесь все равно у травниц Хисимэ и Майтариль. Но без подсказок...
Нет, и думать не хочется. Не нужно.
Напоенный, наконец, молоком и целительским жидким супом, сын Арэльдэ спал все там же, на лавке в его мастерской, съежившись под материнским плащом. И Тьелпе на мгновение очень захотелось лечь здесь же и обнять его.
Вот только слуг Эола надо бы все же выпустить из кладовой. И работа стоит второй день. И гонца к Нолофинвэ нужно отрядить, и главное, понять, как рассказать обо всем безумии.
И к Тинголу, что самое неприятное. Возможно, слуга Эола, который в таком ужасе от дел хозяина, станет подходящим посланцем.
— Я отправил вслед малому отряду новый приказ, — сказал Куруфин, едва Тьелпе вошёл к нему. — Оставаться там и охранять усадьбу.
— Поискать записи в мастерской Эола, конечно же?
— И это.
— Тингол будет в ярости, — предупредил Тьелпе.
— Как родичи, соседи и временные опекуны, — улыбнулся Куруфин нехорошо, — мы вправе сохранить наследство сына Арэльдэ и управлять им до его совершеннолетия.
— Отец, ты хочешь виру за Тьелкормо? Но зачем тебе Нан-Эльмот? Даже ты вряд ли отдашь приказ рубить древние дубравы ради построек. И говорят, энты есть и в нем тоже!
— Да, я хочу виру за них обоих, раз уж больше ничего не могу сделать!
— А если потом Ломион захочет Нан-Эльмот обратно?
— После того как он вырастет в прекрасной Барад-Эйтель, под крылом короля, среди его мастеров и воинов? Не захочет. Можем поспорить!
Тьелпе махнул рукой. Спать захотелось ещё сильнее. Потому что для них ничего не закончилось. Все веселье впереди.
Особенно если Верховный Король нолдор решит явиться лично.
А если на кону будет ругань с Тинголом за владения — он может.
— А что скажет Майтимо? — спросил Тьелпе ехидно.
И злорадное удовольствие с лица Куруфина исчезло.
Мнение старшего брата обычно беспокоило лордов Аглона куда больше, чем мнение короля.
*
Дальних гонцов отправляли через два дня.
На север, в Барад-Эйтель, слали с письмом Тьелкормо троих. Писать тот ещё не мог, он и разговаривал с трудом, но оруженосец послушно записал все, что тот, задыхаясь, наговорил. Куруфин переписал, выбросив из текста “рауговых мерзавцев” и “паучьи отродья”, и прибавил послесловие от себя.
Тинголу Куруфин, с согласия брата, писал сам, и Тьелпе с ним спорил ночью, упоминать или не упоминать сразу о Нан-Эльмоте. Письмо в Дориат повезут слуги Эола, им в сопровождение отрядили четверых. Чтобы не сбежали, пошутил Куруфин. Ломион вышел проводить их следом за Тьелпе, когда уже садились на коней. Слуги Эола смотрели на мальчика во все глаза, и Тьелпе примерно понимал, что они видят и думают — какой сын их господина бледный и замкнутый, это от горя, или его тут запугали сыновья Феанора? Самих-то слуг из кладовой два дня как выпустили, но они шарахались от всех, и Ломиона, прятавшегося у Тьелпе в мастерской, увидели впервые с той ночи. Тут слуга Динен спрыгнул с лошади и подбежал к мальчишке. Для этих сумрачных, которые лишний шаг в Аглоне боялись сделать — неожиданно. — Юный господин... — Динен запнулся на имени. И повторил твёрже: — Юный господин мой, нас отсылают к государю Тинголу с известиями. Хочешь ли ты что-то сказать? Или что-то передать? Ньяльмэ, сделавший было шаг вперёд, задвинул кинжал в ножны, звучно, почти напоказ. Ломион мотнул головой. Отступил, невольно оказавшись рядом с Ньяльмэ. Казалось, хотел отойти ещё дальше, но сдержался.