твой навсегда Андрей Нестеров".
Честюнина несколько раз перечитала это послание, поцеловала его и спрятала в дорожную сумочку. -- Милый... хороший...-- шептала она.-- Какой он хороший, Андрюша... Если бы он знал, как мне-то скучно! Девушка, несмотря на усталость, долго не могла заснуть. Прошлое мешалось с настоящим, а с завтрашнего дня начнется будущее. Да, будущее... Она закрывала глаза и старалась представить себе тех людей, с которыми придется иметь дело. Вот теперь она никого не знает и её никто не знает, а потом, день за днем, возникнут и новые знакомства, и дружба, и ненависть. Где-то уже есть и эти будущие враги и будущие друзья... Еще утром сегодня семья дяди не существовала для неё, а сейчас она уже всех знает и со всеми определились известные отношения. Дядя её любит, т.-е., вернее, любит в ней свою сестру, тетка ненавидит, как все жены ненавидят мужнину родню, шелопай Эжен -- ни то, ни се, для Кати она -- любопытная новинка, и т. д. Ах, какой смешной этот Андрюша! Оставалось только накапать на письмо слез, как делают институтки. Как он смешно пишет... Мама, конечно, догадается, если он будет повторять вечную историю о забытой книге. Право, смешной... А если бы можно было устроить его где-нибудь на службу в Петербурге? Ведь дядя мог бы это сделать, если бы захотел... Впрочем, Андрюша сам не пойдет: он помешан на своем земстве. Она заснула, почему-то думая о давешнем пытливом старичке, который постепенно превратился в веселого студента и принялся хохотать тоненьким детским голоском.
IV
Утром генеральша пила свой какао в постели, поэтому за утренним чаем собралась в столовой только молодежь, а потом пришел Василий Васильевич. Он был бледен, и в глазах чувствовалась тревога. -- Сегодня на службу, Маша?-- спрашивал он, целуя племянницу в лоб.-- Хорошее дело, голубчик... От души тебе завидую. -- Папа, зачем ты её зовешь Машей?-- заметила Катя. -- Это что-то вульгарное... Машами зовут горничных да кошек. Я буду называть её Марусей... -- Нет, лучше называй Машей,-- ответила Честюнина, чувствуя, как начинает краснеть. Марусей её называл только Андрей.-- Дома меня всегда называли Машей, и я привыкла к этому имени... Катя сузила глаза и засмеялась. Она поняла, в чем дело. Дядя молча пил чай, сравнивая дочь и племянницу. Сегодня дочь уже не казалась ему такой дурной. Девушка как девушка, а выйдет замуж -- будет доброй и хорошей женой. Старик который раз тревожно поглядывал на входившую Дашу, ожидая приглашения в спальню, но Даша молчала, и он чувствовал себя виноватым всё больше и больше. -- Мари, я вас провожу в медицинскую академию,-- предлагал Эжен, закручивая свои усики.-- Вы позволите мне быть вашим Виргилием? -- Пожалуйста, не беспокойтесь,-- остановила его Катя.-- Я сама поеду провожать Маню... У меня даже есть знакомый в академии. Кажется, он профессор или что-то в этом роде... Одним словом, устроимся и без вас, тем более, что женщина должна быть вполне самостоятельна, а две женщины в особенности. -- Не смею утруждать своим вниманием mesdames... Один маленький совет: когда поедете, возьмите моего Ефима. Он стоит на углу. Впрочем, виноват, может быть, из принципа вы желаете ехать на скверном извозчике?.. -- Пожалуйста, побереги свое остроумие, потому что оно сегодня еще может тебе пригодиться. Когда девушки собрались ехать, Василий Васильевич обнял Машу и перекрестил ее по-отечески... -- С богом, моя хорошая... Когда девушки вышли на подъезд, Катя заявила швейцару: -- Найди нам самого скверного извозчика... Понимаешь? И чтоб экипаж непременно дребезжал... Я сегодня желаю быть демократкой. Когда швейцар ушел, Катя весело захохотала и проговорила: -- А как я тебя подвела давеча за чаем, Маша? Это он тебя называет Марусей? Да?... Ведь и письмо было тоже от него? Пожалуйста, не отпирайся... Это даже в порядке вещей: если Маргарита едет на медицинские курсы, то Фаусту остается только писать письма. Я вот никак не могу влюбиться, а у вас, провинциалок, это даже очень просто... Каждая гимназистка шестого класса уже непременно влюблена... Это просто от скуки, Маша... Впрочем, я непрочь испытать нежные чувства, но как-то ничего не выходит. Прошлую зиму за мной ухаживал один офицер-гвардеец и немножко мне нравился, но очень уж занят собственным величием, и дело разошлось. Я как-то не понимаю великих людей, потому что они мне напоминают бронзовые памятники... На вещи, голубушка, нужно смотреть прямо. Дрянной извозчик был найден, и Катя торжествовала. Она вообще умела быть заразительно-веселой. Всю дорогу, пока ехали через Васильевский остров, а потом через Тучков мост, она болтала без умолку. Петербургская сторона еще больше напомнила Честюниной родную провинцию, и она страшно обрадовалась, когда увидела первый маленький деревянный домик, точно встретила хорошего старого знакомого. В семидесятых годах, когда происходит действие нашего рассказа, Петербургская сторона только еще начинала застраиваться многоэтажными домами, было много пустырей и еще больше скверных деревянных домишек, кое-как закрашенных снаружи. Второе, что обрадовало Честюнину, это Александровский парк, мимо которого повез их извозчик. Ей почему-то представлялось, что в Петербурге совсем нет деревьев, а тут почти целый лес. В Сузумье не было такого парка. По дорожкам бегали дети, на зеленых скамейках отдыхали пешеходы, гулял какой-то старичок, таскавший одну ногу -- одним словом, жить еще можно. День был светлый, хотя с моря и поддувало свежим ветерком. -- Послушай, Маша, мы сегодня же будем и квартиру искать,-- предложила Катя.-- Найдем крошечную-крошечную конурку, чтобы было слышно всё, что делается в соседней комнате, чтобы хозяйка квартиры была грязная и чтобы непременно воняло из кухни капустой... Я ненавижу капусту, как сорок тысяч братьев не могли никогда любить. По Сампсониевскому мосту переехали на Выборгскую сторону. Массивные здания клиники Виллие произвели на Катю дурное впечатление, и она сразу присмирела. -- Знаешь, мне кажется, что меня непременно привезут когда-нибудь вот в эти клиники и непременно зарежут,-- сообщила она упавшим голосом.-- Я не выношу никакой физической боли, а тут царство всевозможных ужасов. Ванька, дребезжи поскорее... Ванька, действительно, мог удовлетворить по части дребезжанья и тащился с убийственной медленностью. Прошел чуть не час, пока он остановился у подъезда низенького каменного флигеля, где был вход в правление. По тротуарам быстро шли группы студенток, и Катя занималась тем, что старалась угадать новичков. -- Вон это наверно поповна,-- говорила она.-- Посмотри, как она коленками работает... А это наша петербургская барынька, цирлих-манирлих и не тронь меня. В правление нужно было пройти по длинному каменному коридору, по которому шагали группы студентов. Первым встретился вчерашний веселый сосед, и Честюнина невольно улыбнулась. Катя нечаянно задела его локтем, и студент заметил довольно грубо: -- Барышня, извините, что вы меня толкнули... -- Ах, виновата, что недостаточно сильно... Кстати, как нам пройти к ученому секретарю? Студент молча ткнул пальцем вперед. -- Вот еще невежа...-- ворчала Катя, оглядываясь.-- Мне так и, хотелось спросить, в какой конюшне воспитывался. -- Пожалуйста, Катя, тише...-- упрашивала Честюнина. -- Э, пустяки... Я сегодня хочу быть равноправной. Как он смел называть меня барышней? Хочешь, я сейчас вернусь и наговорю ему дерзостей... -- Катя, пожалуйста!.. -- Хорошо. Обрати внимание: только для тебя дарую жизнь этому невежливому мужчине. Так и быть, пусть существует на благо отечества... У входа в кабинет ученого секретаря девушкам пришлось подождать. Честюнина начала волноваться. Ведь это был решительный шаг, о котором она мечтала столько лет. Её торжественному настроению мешала только беспокойная Катя, сейчас же завязавшая спор с какой-то курсисткой мрачного вида. Почему-то Честюнина очень волновалась, входя в приемную ученого секретаря, точно от этого господина зависела вся её судьба. Но дело обошлось так быстро и так просто, что она даже осталась недовольна. Он принял молча её прошение, осмотрел бумаги и сказал всего одну фразу: -- Хорошо. Потом объявят, кто принят, -- и даже не взглянул на новую курсистку, точно вошла и вышла кошка. Катя ходила по коридору с самым вызывающим видом и тоже удивилась, что Честюнина так скоро вернулась. -- Подождем немного...-- шепнула она.-- Ужасно интересно посмотреть, а тебе даже поучительно. В начале семидесятых годов студенты-медики ходили без формы. Многие щеголяли в излюбленных студенческих высоких сапогах и расшитых малороссийских сорочках. Вообще преобладали довольно фантастические костюмы. Студентки одевались однообразнее. Темные платья придавали немного больничный вид этим молодым девичьим лицам. Честюниной понравились эти девушки, собравшиеся сюда со всех концов России. Красивых лиц было немного, но этот недостаток выкупался серьезным выражением. Большинство составляли труженицы, приехавшие сюда на последние гроши. Это была одна семья, спаянная одним обшим чувством, и Честюнина почувствовала себя дома. Вон эта худенькая девушка в очках, наверно, хорошая, и вот та -- да все хорошие, если разобрать. Катя вдруг притихла и больше не бунтовала. Она даже потихоньку отцепила какой-то яркий бант и спрятала его в карман. Белокурый студент продолжал шагать по коридору и поглядывал на Катю злыми глазами. -- Вот человек, которому, кажется, нечего делать,-- проговорила Катя довольно громко, так что студент не мог не слышать. Он остановился, хотел что-то сказать, но только презрительно пожал плечами. Честюнина рассказала, что он ехал вместе с ней и что это очень веселый молодой человек. Этого было достаточно, чтобы Катя остановила его. -- Милостивый государь, не знаете ли вы где-нибудь маленькой комнатки? Я подозреваю, что вы уже второй год на том же курсе и должны знать... Студент добродушно засмеялся. -- Вы почти правы, милостивая государыня... У меня переэкзаменовка по гистологии. А что касается комнаты, то могу рекомендовать. По Сампсониевскому проспекту... Да вот я вам напишу адрес. -- Покорно благодарим... -- Во дворе, вторая лестница направо, четвертый этаж. Там есть свободная комната для одной... Девушки поблагодарили и отправились разыскивать квартиру по этому адресу. Сампсониевский проспект был в двух шагах, и они пошли пешком. Катя храбро шагала через грязную мостовую и сейчас же запачкала себе подол платья -- она не привыкла ходить пешком. -- А студентик славный,-- болтала Катя.-- Я с удовольствием поспорила бы с ним... Он ужасно походит на молоденького петушка.