Харман поднялся, обвиняюще указуя перстом на собеседника.
— Вы предаете и науку, и традиции ее прославленных бунтовщиков — Галилея, Дарвина, Эйнштейна и многих-многих других. Моя ракета стартует завтра, как и было намечено — назло вам, назло всем прочим напыщенным ничтожествам Соединенных Штатов. Я сказал все, и более выслушивать вас не намерен. Я вас не задерживаю.
Директор Института побагровел и повернулся ко мне.
— Вы свидетель, молодой человек, что я предупреждал этого упрямого дурака, этого… этого безрассудного фанатика.
Он пробормотал еще что-то невразумительное и удалился размашистыми шагами, с видом нескрываемого возмущения.
Когда он исчез, Харман повернулся ко мне.
— Ну, что ты об этом думаешь? Полагаю, согласен с ним? Существовал лишь один возможный ответ, которым я и воспользовался:
— Вы платите мне за работу, босс, а не за что-то другое. Я остаюсь с вами. Тут-то и появился Шелтон, и Харман немедленно засадил нас за очередную сверку расчетов полетной орбиты, а сам решил вздремнуть.
Следующий день, пятнадцатое июля, начинался и незапятнанном великолепии. И Харман, и Шелтон, и я пребывали чуть ли не в веселом расположении духа, когда, сопровождаемые внушительным полицейским эскортом, пересекли Гудзон, направляясь к "Прометею", сверкающей громадой выраставшему перед нами.
Вокруг него, остановленная на безопасном расстоянии шнурами, шевелилась гигантская толпа. Большая часть ее была настроена неприязненно, если не сказать враждебно. Честно говоря, выкрики и проклятия, донесшиеся в те минуты, пока полицейский эскорт расчищал нам дорогу, почти заставил меня увериться в правоте слов Уинстэда.
Но Харман был спокоен, разве что однажды высокомерно усмехнулся в ответ на возглас: "Вот он, Джон Харман, Сын Сатаны!" Он спокойно распределил между нами предстартовую работу. Я занялся осмотром корпуса. Шелтона отправили проверять топливные системы. Сам Харман тем временем облачился в неуклюжий скафандр, проверил его исправность и объявил, что готов.
Толпа заволновалась. На помост, поспешно сооруженный из досок, быстро подаваемых откуда-то из толпы, поднялась впечатляющая фигура — высокий, худощавый человек с тонким аскетическим лицом, глубоко посаженными, полыхающими глазами, увенчанный густой седой гривой. Это был сам Отис Элдредж. Он сразу же привлек к себе внимание. Многие приветственно закричали. Энтузиазм нарастал, вскоре вся человеческая масса хрипло горланила в его честь.
Он поднял руку, призывая к тишине, повернулся к Харману, удивленно и неприязненно наблюдавшему за ним, нацелил на него длинный, костлявый палец.
— Джон Харман, сын Дьявола, сатанинское отродье, для мерзких целей ты явился сюда. Ты уже изготовился к богохульной попытке проникнуть сквозь завесу, по ту сторону коей запрещено находиться человеку. Ты вкусил от запретного плода из Сада Эдемского, но бойся, как бы не оказались деяния твои плодами греха! — Толпа эхом повторяла его слова. — Длань Господня простерта над тобой, Джон Харман. Не допустит Он осквернения дел своих. Придет к тебе ныне смерть, Джон Харман! — Голос Элдреджа набирал силу, и последние слова прозвучали с подлинно пророческой страстью.
Харман презрительно отвернулся. Громким, чистым голосом он обратился к полицейскому сержанту:
— Офицер, попытайтесь каким-то образом отодвинуть публику. При испытательном полете все возможно, а народ стоит слишком близко.
Полисмен ответил резко и недружелюбно:
— Если вы боитесь нападения толпы, то так и скажите, мистер Харман. Тут вы можете не волноваться, мы их остановим. Что же до опасности… от этой штуковины…
Он презрительно фыркнул, покосившись на "Прометея", чем вызвал очередной поток насмешек и издевок.
Харман, ничего не ответив, молча поднялся на корабль. И стоило ему сделать это, как толпу охватило поразительное оцепенение, прямо-таки ощутимое напряжение. Попыток броситься на корабль, представлявшихся мне неминуемыми, не последовало. Стоя на возвышении, Отис Элдредж сам приказал толпе отойти.
— Оставим грешника наедине с его грехами, — провозгласил он. — Ибо сказал Господь: "И гнев Мой падет на него".
На мгновение придвинувшись, Шелтон подтолкнул меня.
— Пошли отсюда, — прошептал он. — Ракетные выхлопы ядовиты. И бросился бежать, увлекая меня за собой.