К примеру, выставить им надменную ноту, на которую они автоматически ответят бесполезным эмбарго и тем самым лишь подадут нам идеальный повод для войны. После этого нужно быстренько проиграть войну, и раздраженные сверхлюди надежно отгородятся от вас. Никаких сношений, никаких контактов. Вас больше не существует, некому действовать им на нервы. Правда, просто? И все получилось как нельзя лучше.
Кейлин наконец-то обрел дар речи, поскольку Морено умолк и дал ему собраться с мыслями.
— Вы хотите сказать, что все это было подстроено? Вы намеренно спровоцировали войну с целью изолировать Землю от всей остальной Галактики? Вы отправили наш флот на верную гибель, потому что вам нужно было поражение? Да вы просто чудовище, вы… вы… вы… Морено нахмурился.
— Успокойтесь, пожалуйста. Я не так прост, как вам кажется, и я отнюдь не чудовище. По вашему мнению, войну можно так просто взять и развязать? Нет, ее необходимо заботливо подготавливать, направлять в нужное русло и подталкивать к нужному финалу. Да если бы нас вынудили сделать первый шаг, если бы мы стали агрессорами, если бы ответственность в силу каких-либо причин легла на нас, внеземляне оккупировали бы Землю и поработили бы ее. Понимаете, они больше не чувствовали бы себя виноватыми, если бы мы совершили какое-нибудь преступление против них. Равно как если бы наше сопротивление затянуло войну или нанесло бы им существенный ущерб, они тоже вполне могли бы переложить вину на нас.
Но ничего этого не произошло. Мы просто арестовали аврорианских контрабандистов, причем действовали строго в рамках своих прав. Им волей-неволей пришлось объявить нам войну, поскольку лишь таким образом они могли сохранить чувство своего превосходства, которое, в свою очередь, защищало их от мук сознания своей вины. А мы быстро сдались. Во всей войне едва ли погиб хотя бы один аврорианин. Чувство вины укоренилось в них еще глубже и в результате привело в точности к такому мирному договору, как и предсказывали наши психиатры.
Что же касается того, что мы послали людей на гибель, на любой войне это обычное дело — и необходимость. Необходимо было вести сражение, и, естественно, не обошлось без потерь.
— Но почему? — исступленно перебил его Кейлин. — Почему? Почему? Почему вы находите какой-то смысл в этой тарабарщине? Что мы приобрели? Какую пользу нам может принести сложившаяся ситуация?
— Приобрели? Вы спрашиваете, что мы приобрели? Да всю Вселенную! Что до сих пор нам мешало? Вы знаете, что было нужно Земле последние несколько столетий. Вы сами не так давно весьма убедительно изложили это Сельони. Нам нужно общество, основанное на позитронных роботах, и техника, основанная на атомной энергии. Нам нужно химическое производство пищи и ограничение рождаемости. Ну и что всему этому мешало, а? Всего лишь вековые традиции, согласно которым роботов считали злом, потому что когда-то давно они лишали людей работы, а контроль над рождаемостью объявляли просто-напросто убийством нерожденных детей, и так далее. Но хуже всего то, что всегда существовала лазейка — эмиграция, доступная или желанная.
Но теперь нам некуда эмигрировать. Мы застряли здесь. Хуже того, мы потерпели унизительное поражение от горстки людей со звезд и получили навязанный нам унизительный мирный договор. Какой землянин не будет гореть желанием отомстить, пусть и подсознательно? Инстинкт самосохранения нередко отступает перед неукротимым желанием поквитаться.
В этом и заключается вторая треть Тихоокеанского проекта — в признании желания отомстить. Проще некуда.
Откуда мы знаем, что пойдет так, как я описал? Да оттуда, что этому не счесть примеров в истории. Нанеси поражение государству, но не уничтожай его полностью, и через одно-два-три поколения оно станет сильнее прежнего. Почему? Потому что месть заставляет идти на такие жертвы, на которые никогда не пошел бы ради простого завоевания.
Задумайтесь! В первый раз римляне одержали победу над Карфагеном сравнительно легко, тогда как во второй едва сами не потерпели поражения. Всякий раз, когда Наполеон наносил поражение очередной коалиции европейских государств, он закладывал фундамент для новой, разбить которую с каждым разом становилось все сложнее и сложнее, пока на восьмой раз не сокрушили его самого. Шесть лет ушло на то, чтобы нанести поражение германскому королю Вильгельму, и еще шесть неизмеримо более страшных лет — чтобы остановить его последователя, Гитлера.