Второй «плод» духовного прогресса — «возвращение единожды», т.е. еще одно перерождение. Третий — «безвозвратность», т.е. невозвращение в кама-дхату, или в чувственный мир, но возможность возрождения в других мирах, что тоже является продолжением сансары. Наконец, четвертый — архатство означает окончательный уход (нирвану).
Названные ступени духовного прогресса отличаются между собой по степени устранения: а) аффектов, б) ложных воззрений, в) желания перерождения, а также по развитию в себе: а) самоконтроля, б) концентрации и в) новых духовных органов познания. При доведении до конца усилий, берущих начало на предыдущих уровнях, архатство культивирует еще и целостное «знание—видение» (нъяна-дассана) мира и себя в терминах буддийской теории. Если второй и третий уровни имеют много общего с методами других шраманских и брахманских общин, то четвертый составляет собственно буддийское нововведение. Здесь к йоге добавляется некий гностический компонент — высшее знание и реализация буддийской доктрины.
Однако вернемся к буддийской этике, которая, суммируя сказанное ранее, коррелирует с наставлениями первого и второго уровня. «Саманнапхаласулта» («Сутра о плодах подвижничества») дает нормативный перечень добродетелей, являющихся религиозными заслугами для членов сангхи. Они делятся на три основные группы: «телесные» (кайика), «речевые» (вачасика) и «ментальные» (манасика).
1. Оказание почестей и знаков уважения братьям-бхиккху.
2. Упражнение в добродетелях из списка шила: сострадание и доброта ко всем живым существам, честность, целомудрие, правдивость, миролюбие, вежливость, доброжелательность речи, воздержание от излишеств (12 видов), недопустимость надувательства, насилия, непричинение вреда семенам, растениям и кустарникам, ненакопительство сокровищ (7 видов), неношение богатых одежд (20 видов), неиспользование украшений (27 видов), непосещение зрелищ (26 видов), неучастие в играх (18 видов), в пустых разговорах (27 видов), неиспользование софистики и грубых выражений в разговоре о возвышенных предметах, недопустимость трюков и магии под прикрытием религиозных целей, недопустимость зарабатывания на жизнь низкими искусствами: прорицаниями, советами относительно выбора лучших вещей, пророчествами о войне и ее результатах, астрологией, предсказанием голода и чумы, сватовством, заклинаниями, идолопоклонничеством, различными видами знахарства.
3. Уверенность в себе, отсутствие страха, вытекающее из сознания правильности своих действий.
4. Привычка оберегать «двери своих чувств», или самоконтроль.
5. Постоянная интроспекция (сати).
6. Умение довольствоваться малым, простой жизнью.
7. Освобождение от пяти основных аффектов: лживости, гневливости, лени, суетности, нерешительности.
8. Всеохватывающая радость и умиротворенность.
9. Практика четырех дхьян или уровней концентрации.
10. Знание-видение (ньяна-дассана).
11. Способность проектировать ментальные образы.
12. Шесть форм сверхзнания: небесный слух (восприятие небесных звуков), телепатия, сверхобычные силы (риддхи): божественный глаз, ретрокогниция, или знание предшествующих рождений, знание об уничтожении аффектов.
13. Реализация четырех арийских истин, разрушение аффектов, достижение архатства.
Как и в предыдущих случаях, все пункты перечня, за исключением последнего, могли бы войти в «моральный кодекс индийского аскета», если бы таковой был создан. Перед нами описание идеального отшельника времен Будды, правда, буддизм привнес в него свои акценты. Так, хотя принципы сострадания и любви ко всем существам провозглашаются и другими аскетическими общинами, именно буддизм выдвинул их в центр своей этики. Обращает на себя внимание, что раннебуддийская добродетель в целом больше ориентирована на непричинение зла, чем на активное делание добра. Однако подчеркивая эту сторону буддийской этики, следует понимать, что она вытекает из предпочтения, которое буддисты оказывали нравственному мотиву в сравнении с нравственным действием. Продолжая сравнение буддизма и христианства, следует сказать, что, в отличие от последнего, также высоко оценивавшего значимость мотива, буддийская этика, как светская, так и монашеская, была в целом гораздо более прагматичной. Истина совпадала с пользой для духовного прогресса и конечного освобождения.