Главной задачей дхьян является постепенное успокоение «волнения» чувств и мыслей. Буддийская традиция объединяет их категорией саматха (санскр. шаматха) — покой, невозмутимость. Если бы буддийская медитация заключалась только в дхьянах. то не было бы повода считать ее чем-то отличным от йоги «основной традиции» (некоторые современные авторы утверждают, что дхьяны вообще не должны входить в понятие «буддийской медитации»). Но у нее есть и другая сторона. Здесь мы подходим к сердцевине, ядру медитации в буддизме — «культуре мудрости», или. как ее обычно называют в тхераваде, — випассане («внутреннее зрение», «инсайт». «интуиция»).
Если саматха — это успокоение и в конечном итоге полное прекращение работы сознавания, то випассана, напротив, есть предельная его интенсификация, кульминирующаяся в понимании, проникающем в истинную природу вещей. Истинной природой, как мы знаем, является чередование дхарм — «со-бытий». Смысл культивирования випассаны — создание в сознании буддийского адепта ментального образа мира как дхарм — изменчивых, бессущностных и подверженных духкхе. Однако випассана — это вовсе не какая-то специальная медитативная практика, а уже известная нам практика сати — осмысление реальности в терминах буддийской доктрины. Это реализация буддийских доктрин — анатты, пратитья-самутпады. четырех благородных истин.
Если практика саматхи направлена главным образом на устранение «омрачений» и очищение ума от «препятствий» (в текстах часто используется метафора огня — тушение пожара аффектов, отсюда нирвана — буквально «угасание»), то випассана — это противоядие прежде всего против невежества и ложных мнений (диттхи), знание реальности как она есть (ятха-бхутам), прозрение истины, «пробуждение» (бодхи). Тексты называют такое знание ньяна-дассана («знание-видение»), абхиньнья («прозрение») или аньнья («гносис»). Саматха и випассана дополняют друг друга.
Можно вслед за Р.Гомбричем интерпретировать их соотношение четырьмя разными способами. Первый: каждая предшествующая стадия является необходимым условием предыдущей: саматха — условие випассаны (успокоение и на этом фоне прозрение). Второй: оба метода должны использоваться, но какой первым, а какой — вторым, должно решаться в зависимости от ситуации (там, где больше невежества — випассана, там, где больше «волнения» — саматха). Третий: каждый из них, независимо от другого, может привести к бодхи. Четвертый: випассана гораздо эффективнее и может использоваться сама по себе, тогда как саматха, то есть чистая йога — сама по себе привести к освобождению не может. Однако последнему утверждению противоречит знаменитая история Мусилы и Нарады из Самьютта-никайи («Нидана», С. 2. 115-118). Монах Савиттха задает им один и тот же вопрос: знают ли они и узрели ли они собственными глазами цепь взаимозависимого происхождения? После утвердительного ответа Мусилы, Савиттха констатирует: «Итак, почтенный Мусила является архатом, его асавы отсечены». Нарада же говорит: «Благодаря совершенной мудрости (паньнья) я вижу истину: прекращение становления есть нирвана, но тем не менее я не архат, мои асавы еще не отсечены. Он сравнивает себя с разгоряченным и томящимся от жажды путешественником, который находит колодец с водой, но не может прикоснуться к ней своим телом, из чего следует, что не испытал эту истину опытным путем. Характерна и история Ананды, любимого ученика Будды. Известно, что он был лучшим знатоком Дхармы, но при жизни Учителя так и не стал архатом. Про него говорили, что мудрость (праджня-паньнья) его обширна, но сила концентрации мысли (читта-санграха) — недостаточна.
Таким образом, если саматха — определенное психическое состояние (концентрация сознания), приводящее к пресечению аффектов, то випассана — познавательный акт, гносис. Отсюда и два термина для высшей цели: нирвана — угасание (пламени аффетов), или успокоение волнения дхарм, и бодхи — прозрение-гносис). С точки зрения Будды, обе эти практики всегда должны идти вместе, иначе успокоение может завести в тупик, то есть в состояние умственного торможения, не открывающего никаких новых горизонтов и нисколько не приближающего просветления (как это случилось с ним самим, когда он обучался йоге у Алары Каламы и Уддаки Рамапутты), а прозрение, когда оно не охватывает высших уровней психокосмоса, достигаемых только через восхождение по уровням сосредоточения (дхьянам), неполно, а значит, несовершенно. Из всех дхьян отвечать идеалу нирваны больше всего должна была бы восьмая («не восприятие и не невосприятие») или скорее даже девятая — «прекращение чувствования и сознавания» (ведь в йоге Патанджали читта-вритти-ниродха и есть освобождение — каивалья). Но так ли это?
Напомню, как сам Будда достиг паринирваны (в «Махапариниббана-султе» есть подробный отчет об этом событии). Он прошел последовательно с первой по девятую дхьяну, потом в обратном порядке — с девятой по первую и, наконец, снова пройдя с первой ступени до четвертой, вошел в нирвану именно с четвертой ступени. А почему не с девятой? В некоторых текстах это объясняется тем, что «безубразные» дхьяны обеспечивают выход только в сферу арупа-дхату. Слишком частое посещение этой сферы может привести к крайне неблагоприятному перерождению в ней — из-за ее неограниченности выбраться оттуда крайне сложно. Считается, что небуддийские йоги принимают за конечное освобождение именно эту сферу. Выход из сансары возможен только из четвертой дхьяны — последней ступени мира форм (есть от чего оттолкнуться). Именно на этой ступени сознание не только присутствует, но и достигает наивысшей чистоты и силы, создавая маномайю — энергию ума, которая «выталкивает» адепта в нирвану.
В прошлых лекциях мы говорили о философии раннего буддизма, но все названное нами «философией» — доктрины анатмы, пратитья-самутпады, теория дхарм служат прежде всего «освобождающему прозрению» и могут рассматриваться как практическая подготовка ума к этому заключительному акту. Можно ли, строго говоря, считать эти учения хоть в какой-то степени «философскими», не являлись ли они просто практическими руководствами по медитации, формой «буддизма для себя», ведь и сам Будда говорил, что все его учение имеет один лишь «вкус спасения»? Мне представляется, что, разделяя одни и те же предметы — перечисленные выше учения — философия и медитация прибегали к разным методам. Первая — к логическим аргументам и объяснениям, вторая — к практическому усвоению и упражнению («личному эксперименту»). Причем по мере развития буддизма «философия» («буддизм для другого»), хотя никогда и не теряла сотериологической перспективы, все больше отвлекалась от конкретных задач психотренинга. Кульминацией этого процесса стало сложнейшее схоластическое учение о дхармах хинаянских школ вайшбхашики и саутрантики (о них см.: Тема 12).
Литература
1. Рудой В.И. К реконструкции матрик (числовых списков) Абхидхармы // История и культура Центральной Азии. М., 1983.
2. Он же. Вступительная статья к переводу Абхидхармакоши.
Вопросы для самопроверки
1. Какова специфика буддийской медитации по сравнению с обшеиндийской йогой?
2. Какова роль интроспекции в буддийской медитации?
3. В чем главное различие между саматхой и випассанои?
4. Можно ли достичь нирваны только с помощью йоги?
5. Каково отношение между медитацией и философией в раннем буддизме?
Тема 12. Эволюция буддизма в Индии: хинаяна и махаяна
Пролиферация сект-школ хинаяны
Будда считал, что все — даже самые незначительные — дела буддийского братства (сангхи) должны обсуждаться монахами на общих собраниях, а если возникнут какие-то проблемы, то в их решении следует руководствоваться единственной авторитетной инстанцией — Винаей (Уставом) и Дхармой (Учением). С самого начала он видел в сангхе лишь объединение единомышленников с целью создания благоприятных условий для достижения освобождения от сансары. Тем самым исключалась возможность формирования в буддийской общине централизованной иерархической системы типа клира в христианской церкви, которая обладала бы верховным авторитетом в делах — религиозных и земных — и обеспечивала бы единство и согласие монахов. Исключалось и объединение монахов вокруг какого-то лидера — Будда не назначил себе преемника. Однако упование Будды на интегрирующую и организующую роль Винаи и Дхармы при существовании большого числа самостоятельных общин в разных регионах Индии едва ли было реалистичным. По мере распространения буддизма «вширь» и включения в орбиту его влияния все новых и новых регионов с их традициями, укладом, верованиями, обычаями, ширилась почва для разных «внеуставных» ситуаций, не предусмотренных в Винае. Множественность общин была предопределена принципами формирования буддийского духовного братства и еще больше — характером буддийского учения, изначальной его адресованностью всем, но в форме, улавливающей своеобразие каждого, включая своеобразие языка, обычаев, привычной ритуалистической практики, менталитета (принцип упая-каусалья).