Потом Пиляп, закрыв лицо руками, упал на землю. Митри не знал, что делать. Наконец он поднял старика, обхватил за плечи, пытаясь утешить:
— Ветер недавно был… Настоящий ураган! Вот, наверное…
— Нет, нет! — застонал Пиляп. — Нет! Я знаю, кто это сделал…
— Может, лось пробежал, задел невзначай…
— Какой там лось! Старик это! Тот самый. С белой шеей! — И он затрясся, запричитал, затопал ногами. — Кой! Что тебе моя мать сделала?! Что?! Чем я перед тобой провинился?! — Тут Пиляп резко выбросил вперед правую руку. — Тем провинился, что не убил тебя раньше! Позволил безнаказанно по тайге бегать! Все думал, раз ты Пятый — тебя и трогать нельзя! За темноту свою я наказан! Ведь знал, что не мойпар ты — разбойник. В Питляре еще знал. Вот он — мой левый висок!
Митри обхватил Пиляпа за плечи:
— Успокойся, дядя! Пойдем! Шатун здесь недавно был — может вернуться. А у нас ни собак, ни ружья…
Пиляп вдруг сник, ослабел.
— Забудь, забудь, что я сейчас сказал… И ты тоже ничего мне не говорил… Нельзя на кладбище Старику грозить…
— Идем же!
— Нет! Прибрать надо.
Все еще глухо постанывая, Пиляп собрал разбросанную утварь, сложил ее в сруб. Достав топор, нож, привел в порядок доски, заложил ими могилу. Митри собирал мох, уже успевший промерзнуть, и клал его ровными рядами сверху.
Когда все было закончено, Пиляп сказал:
— Разжигай, Митри, костер. Раз мы пришли справлять поминки — справим их, как положено.
Над костром он повесил ведро с водой. Митри быстро почистил и нанизал на прочный сук рябчиков, просолил свежую осетрину. Когда все было готово, Пиляп разлил по кружкам портвейн.
— Вот, мать, гляди! Мы пришли к тебе и принесли хорошее угощение. Будь добра, посиди с нами, попробуй рыбы, поешь жареной дичи — все это мы добыли своими руками!
Перевалившее полуденную черту оранжевое солнце безмолвно глядело на них из своих небесных глубин, внизу под обрывом холодно блестела осенняя Обь…
Пора было ехать.
Они спустились на песчаную, застывшую от первых морозов отмель и сели в лодку. Пиляп яростно рванул шнур мотора.
Надо было завернуть в Ханты-Питляр, чтобы забрать припасы. Они бросили якорь у обрывистого берега и направились в поселок. Навстречу им уже бежали их лайки — Нявар и Лопас, обе сильно взбудораженные.
Пиляп и Митри, не сговариваясь, сразу устремились к дровянику. Щелястая дверь висела на одной петле, поскрипывая на ветру.
Митри заглянул в сарай.
— Пусто! Ни глухарей, ни рыбы. Посмотри, дядя, что он тут натворил…
Опрокинута бочка с брусникой, ягода вся раздавлена, на земляном полу кедровые орехи, перемешанные с глухариными перьями…
Пока они ездили справлять поминки, Старик побывал у них дома. Он словно насмехался над людьми!
Пиляп сильно расстроился. Он ведь уважал мойпаров, так за что же Старик наказывает его? Нет, такую обиду охотник ему не простит… Теперь Пиляп не успокоится, пока не найдет белошеего…
Если б не Митри, он, наверное, прямо сейчас пустился бы по следу мойпара, но парень торопился домой, в Питляр, а оттуда в оленье стадо, на практику — Митри учился на зоотехника. Отпустить племянника одного он не осмелился.
Мартин и не знал, какие воспоминания одолевают сейчас его старшего друга, вроде бы задремавшего на теплой оленьей шкуре.
Но Пиляп не спал. Он мучительно решал для себя вопрос: что делать со Стариком? Теперь он твердо верил, что упущенный им шатун — его личный враг, мойпар с белым ободком на мохнатой шее. Да, он пришел Пятым, как и в прошлый раз. Ну и что? Может, не стоит придавать значения приметам? Вон молодые, не больно-то в них верят… Надо найти белошеего… Надо встретиться с ним один на один, пока тот не натворил еще большей беды…
Можно бы пойти по следу прямо утром, но нужны собаки — без них на медвежьей охоте нельзя. Кроме того, нужны настоящие пули, а не те комочки свинца, которые они отлили с Мартином в пенопластовых балберах.
Да, он пойдет на мойпара один, только заглянет ненадолго в Питляр — взять снаряжение. Мартину он ничего не скажет. Во всяком случае сейчас. Просто попросит кого-нибудь из поселковых передать охотникам: мол, Пиляп в тайгу ушел, если долго не будет — отправляйтесь искать.
Пиляп заворочался, забормотал:
— Что ж, Старик! Сам виноват — вынудил поднять на тебя громкокричащую палку! Будь ты другим…
По старинным поверьям ханты, беседуя с медведем, нельзя называть ружье ружьем — требуется какое-нибудь иносказание. И Пиляп, ненавидя белошеего, не решился все же нарушить древний закон. Хорошо, что Мартин к этому времени уже спал и не слышал его заклинаний.