— Загляни к нему. Может, туда твой пес прибился? У него часто приблудные собаки живут.
Прибавив шагу, Тавет заторопился на топкую окраину поселка, где в бревенчатом пятистенном доме жил старый Куля. По дороге он заскочил в магазин, набил карманы печеньем и сахаром — побаловать Ланги, если он там. А для деда купил бутылку портвейна.
Ланги действительно оказался у Кули.
Но лучше бы Тавет его не видел.
Нечто всклокоченное, облезлое, тощее лежало, растянувшись, на деревянном крылечке. Если бы не белая отметина, похожая на бабочку-капустницу, Тавет не признал бы Ланги.
Ошеломленный, он присел на корточки, погладил собаку по костлявой спине и с ужасом заметил, что в темно-серой шерсти белеют седые волоски.
— Ланги, — шепнул он. — Бедный мои Ланги…
Пес даже не шелохнулся, только скосил на него гноящиеся глаза.
— Умнейший пес. Умник…
Эти, некогда такие вожделенные слова, казалось, что-то пробудили в собаке. Она поднялась, села и потянула носом воздух.
Но видно и запах Тавета был уже не таким, как прежде — Ланги, зевнув, снова улегся на крыльце и безучастно уставился в одну точку.
— А, это ты, Тавет? — послышался старческий голос.
В дверях избы стоял старый Куля.
— Здравствуйте, — сказал Тавет.
— Здравствуй, здравствуй. Значит, снова в наших краях?
Дед присел на рыбный ящик, достал прокуренную до черноты трубку.
— Так, так… Соскучился, значит, по родным местам? — вздохнул он. — Не надо было уезжать. Я вон всю жизнь на одном сижу… Здесь родился, здесь и помру. Теперь уж скоро. Ноги не держат…
Голубой табачный дымок поплыл над болотцем. Тавет молчал, не зная что сказать. На душе у него было тяжко.
— Собаку-то свою признал? — продолжал Куля. — Постарела она. Глухая стала, слепнет, вроде меня. Жаль, жаль… Хороший, говорят, был пес. Он ведь тебя однажды от верной смерти спас, когда ты себе на Горелом прострелил ногу. Было такое?
— Было.
— Да-а, вот так-то.
Дед умолк, посасывая свою трубку.
Тавет вручил ему портвейн, а печенье и сахар положил на крылечко под самую морду задремавшего пса.
— Привязался ко мне, — дед ткнул пальнем в сторону собаки. — Заявился однажды, — вот и живет. Я его не гоню. Мы с ним как раз пара — последние денечки на белый свет смотрим…
— Ланги! — снова наклонился к нему Тавет. — Пойдем со мной! Я ведь за тобой приехал. За тобой, слышишь?!
Старик встревожился.
— Что это ты надумал? Пес совсем плох. Только измучаешь его в дороге. Да и меня последней радости лишишь. Я привык к нему, все не один в доме.
Ланги тем временем проснулся и захрустел печеньем. Но и ел он как-то вяло, без удовольствия, не выражая ни малейшей благодарности. Тавет был уже для него никем.
«Да, — подумал он, — животное, как и человек, не прощает измены».
— Видишь, — кашлянув, сказал дед. — Не признает он тебя. Оставь уж его здесь, не мучай…
На следующий день Тавет уезжал. На пристань проводить его пришел Логи со своим Джеком, а в последнюю минуту у дебаркадера появился вдруг старый Куля. За ним понуро плелся Ланги.
— Смотри, кто пришел! — сказал Логи. — Поднимайся скорей на трап!
Теплоход дал гудок. Лайка дернулась и бросилась к реке.
— Ланги!!! — изо всех сил закричал Тавет. — Прощай! Прости меня! Умнейший пес! Умник!
Пальцы его, вцепившиеся в поручни, побелели. Горло сдавил горький тугой комок.
Пес с размаху влетел в холодную воду. Белое пятнышко на его мохнатой груди в последний раз мелькнуло перед глазами Тавета.
Через несколько минут на поверхности реки можно было разглядеть лишь вспененные буруны от винтов теплохода.
С берега что-то кричали Логи и старик Куля, но скоро и они скрылись из виду.
Когда за излучиной реки показался остров Горелый, Тавет ушел в каюту. Лег на койку лицом к стене и пролежал так, не двигаясь, до самого вечера.
Перевод Э. Фоняковой.
ГУЛ ДАЛЕКОЙ БУРОВОЙ
Пуржило сильно, и зоотехник оленеводческой бригады Карыкур держался, как привязанный, на расстоянии броска аркана за передней упряжкой — долго ли потерять друг друга такой круговертью в бескрайней лесотундре… Передней правил бригадир стада Лозар — старый, опытный пастух, всю жизнь имевший дело с оленями, с ягельниками, по которым не на одну сотню, а может, и тысячи километров пролегли пути касланий совхоза «Арка-Яхинский».
Торопились упряжки по такой непогоде в сторону озера Воянг Тув, торопились не зря — по делу шибко важному, можно сказать — чрезвычайному.