— Помню, помню, Лозар аки. Мы в эту ночь как раз на вездеходе ехали. Такая мгла стояла — едва к чуму выбрались, едва не заплутали.
— Вот-вот, сынок. Туго было с погодой, туго. В такую пургу, сам знаешь, нелегко стадо сторожить, ох как нелегко. Олень свой слух теряет, собака тоже теряет. А он, волк-то, нахальный этот зверюга, только того и дожидается, самая его погода. С подветренной стороны подкрался — и давай олешков резать…
— Точно, Лозар аки. Что-что, собачий узел, а тут уж волк не оплошает!
— Вот оно, стало быть, так все и вышло. Стадо — в панику, зашевелилось, заметалось. Пастухи давай палить из ракетницы. Да что от ракет толку в такую пургу, в такую непроглядную темень — выстрел как искорку пожирает. Туго, сынок, туго. Вот они, серые, и прирезали пять важенок да одного хора. Тогда-то и откололись от стада эти олени — уберегли себя, как смогли, от волчьих зубов… Уберечь-то уберегли, да вот новая беда на их головы свалилась… — Лозар тяжело вздохнул, — На другой день Калин их всех мертвыми и нашел. Около озера Воянг Тув. Правда, некоторые еще чуть головами шевелили. Да тут же, прямо при нем, при Калине, и подохли… Он сперва думал, волки, — никаких волчьих следов. Так что туго, сынок, туго!
— Кой, — раздумчиво пробормотал Карыкур. — Плохое дело.
— Хуже, чем «кой», сынок. Вот тут-то, стало быть, Калин и перепугался — давай что есть духу к чуму, чтобы побыстрее неприятную эту весть сообщить. А как же? Никто ж не знает — а вдруг олешков какая-нибудь страшная болезнь поразила? А и то сказать: долго ли? Раньше-то ведь, бывало, язва сибирская целые стада косила. Вот Калин и подумал: может, снова у нас эта страшная болезнь рукава засучивать стала? Это ведь только дурак думает, что все тайны природы ему известны. Кой! Сколько же у ней силы, у природы…
— Да, Лозар аки… Не дай бог, действительно какая-нибудь болезнь напала… Хотя, конечно, сейчас сказать трудно — вот приедем на место, своими глазами все увидим, тогда и скажем…
— Ска-ажем! Эк все просто! Думаешь, так тебе дохлые олени и выложат, от чего загнулись! — усмехнулся Лозар. — Тебя хоть учили-учили, да все бумаге, а тут жизнь, дело, думаю, непростое…
— Ну и что из того, что дохлые, Лозар аки. Я у них почки возьму, печень, содержимое желудков на анализ возьму…
— Ну и все равно, так они тебе и сказали! Олени-то как лед сейчас, застыли уже…
— Ничего, Лозар аки, отвезу пробы в город на анализ. Там лаборатория, сразу определят, от чего олени пали — от болезни или еще почему…
— Ну ладно, ладно, чего раньше времени-то… Посмотрим сперва сами, олений лекарь. — Бригадир вдруг умолк, опять, видно, задумался, — И все же это какой-то необычный случай. Около сорока лет с оленями кочую, а ничего похожего ни разу не бывало. Чтобы враз — и столько оленей неизвестно от чего…
— Вот то-то и оно, Лозар аки. До этого олени ничем не болели, прививки нужные я им сделал. И на тебе!
Бригадир в ответ лишь покряхтел и слегка заворочался, устраиваясь поудобнее.
— Ну ладно, сынок, давай-ка поспим чуток, сил маленько наберемся. А то работы впереди шибко много. До озера часа три-четыре тащиться надо, да еще и там не известно как управимся… Так что давай спать. Разговор наш не ветер — не улетит от нас, завтра договорим…
И едва ли не тут же до Карыкура — через теплый гусь, через капюшон малицы — донесся раскатистый храп бригадира; привыкнув к подобным ночевкам, Лозар мгновенно заснул, как ни в чем не бывало, а к зоотехнику сон все не шел и не шел…
Он прислушивался к порывам ветра, значительно усилившегося к ночи, и то ему казалось, что проносятся над ним, расплетаясь, связки звенящего от сильного броска аркана, то чудилось, что это слышится вой волчьих стай, изготовившихся для очередной охоты…
И, как всегда, когда не спалось, мысленно он старался вернуться к тому, что волновало больше всего днем. Сейчас Карыкур, конечно, думал о том, отчего вдруг пало сразу столько оленей. Он переворошил в памяти все, что знал из учебного курса в техникуме и что сумел вычитать потом из специальных книг по инфекционным болезням животных. Припоминая те или иные симптомы, сравнивал с тем, что наблюдал у оленей в последние недели и дни, и все больше и больше приходил к выводу, что животные погибли вовсе не от какой-либо известной ему болезни. В конце концов он решил не ломать больше голову перед сном — видимо, прав старый Лозар: многое, если не все, прояснится на месте происшествия.
Он лежал, слушая вьюгу, приказывая себе уснуть, считал до ста — бесполезно: мертвые олени по-прежнему занимали все его мысли. И тогда он решил — раз уж все равно не спит — думать о чем-то еще, что отвлекло бы от забот о повседневной работе. И тут, конечно, как это бывало и раньше, мысли его перенеслись к Айнэ, его сокурснице и первой горячей любви…