Только прокричал он у железного, покрытого засохшей человеческой кровью столба в последний раз, как тут же — его крик еще эхом по тайге перекатывался — разверзлась рядом со столбом земля и вылетел оттуда семиклювый-семикрылый ворон.
Волшебная птица поводила-поводила своими длинными и острыми, как отточенная пешня, клювами и прокричала человеческим голосом:
— Ху-лах, ху-лах! Что тебе надо, мой земной родственник, обитающий в среднем мире? Какая беда приключилась? Говори скорее. Времени у меня мало…
Выслушав просьбу, семиклювая-семикрылая птица повертела в раздумье своей длинной шеей, сверкнула на Менга глазами:
— Для чего тебе это нужно? Впрочем, дело твое, гляди только, как бы самому худа не вышло…
— Какое там худо, какое худо, мой волшебный дух! Все как следует обмозговал, ты не бойся. Очень уж хочется человеку отомстить.
— Мне бояться нечего, — прокаркал семиклювый-семикрылый. — Исполню твое желание, раз так сильно просишь. Но и сам смотри, Менг, с подземными силами шутки плохи…
Взмахнул ворон всеми своими семью мощными крыльями и полетел. Высоко над тайгой взлетел, выдавил из семи клювов какую-то темную жидкость, подул из всех семи клювов на семь сторон, замахал крылами, и черная подземная кровь рассеялась над тайгой, как черный туман.
— Ху-лах, ху-лах! — прокричала птица, усевшись на вековой широкоплечий кедр. — На расстоянии семи переходов и лес, и воды, и все живущие звери, которые могут ходить, и все двукрылые птицы, которые могут летать, и все холодные рыбы, которые могут плавать — все теперь в твоей власти!
— И олени тоже?! — радостно вскинулся Менг.
— Конечно! — ответила птица. — Все сделала, как ты просил, проучила человека, ничего ему не осталось. Ну, мне пора, а ты тут смотри — умным будь. Голову не теряй, худа себе не наделай…
Разверзлась опять земля, и семиклювый-семикрылый ворон исчез в глубинах подземного мира.
Чуть не по воздуху летел Менг от привалившего счастья. Бежал он к большому кочковатому болоту, где всякий раз находили спасение преследуемые им олени, да так бежал, что через неширокие болотца и озерки перепрыгивал, через невысокие кедры и ели перескакивал.
Выбежал наконец на чистое место перед болотом, посмотрел в ту сторону — ни одного оленя не видно!
«Неужто сбежать успели?» — затосковал он; пригляделся — ан нет: то там, то здесь барахтаются олешки, пытаются в судорогах поднять головы, да где там!
— Ох-хо-хо! — семь раз закатился от радости Менг, разинув свою глотку. — Спасибо тебе, семиклювый-семикрылый ворон! Наслал ты мне дармовой еды, теперь надолго хватит!
Ему бы вспомнить о предостережениях волшебной птицы, да где там, при такой-то алчности! Недолго думая, кинулся Менг на первого подвернувшегося оленя. Высосал сначала у еще живого кровь, а потом и все мясо съел, вместе с костями.
Заморив первый голод, сбегал Менг в свое жилище — огромный шалаш из толстых ветвистых елей — позвал на щедрый пир жену и детей.
Набросились они на отравленных семиклювой-семикрылой птицей мирных оленей, как оголодавшие волки, не жуя глотали; кто по два, кто по три оленя в брюхо затолкал, а Менг-отец — тот аж семерых…
До того все нажрались, что от тяжести в животе уже и на ногах стоять не могли, решили тут же, на болоте, передохнуть. Ну, разлеглась вся семейка на редких сухих кочках, жратву переваривает.
Только было начал задремывать Менг-отец — вдруг чувствует: в животе боль страшная, судороги начались, все тело изводят. Посмотрел в испуге по сторонам — а с его женой и детьми — то же самое!
Сутки стонало и выло в окрестной тайге, сутки корчило людоедов от волшебством добытой жратвы. А потом все смолкло.
А тут и человек подоспел на болото, где обычно паслось его стадо. Видит: олени его околели, тут же и Менги передохшие в жутких корчах валяются. И понял человек: произошло что-то такое, что человеческим разумением не понять, не объяснить.
Взглянул он на болотную воду — вся она какой-то масляной пленкой покрыта. Подошел к мертвому оленю — а у того на нежных шерстинках, которыми ноздри выстланы — все те же капли масляные…
— Вот, наверное, откуда беда, — сказал себе человек. — Отравились, пожалуй, олени этой черной жидкостью… Да только как она здесь очутилась? Кто принес?
И тут заметил человек, что Менг-отец еще чуть-чуть своим поганым языком пошевеливает. Собрав последние силы, выдавил людоед со стоном:
— Это я попросил ворона принести… Чтобы тебе отомстить! О, семиклювый-семикрылый ворон, спасай! Умираю… — И с этими словами закатились навечно жадные его глаза.