— Вот в этом кто покоится, Лозар аки?
— Кой, сынок! Что с тобой? Нельзя так, нехорошо. — Он опасливо покосился на срубы и повторил вполголоса: — Нельзя рукой показывать, новое несчастье накличешь. Я и так все скажу. — И, останавливаясь взглядом на каждой могиле, пояснил шепотом, где похоронен отец, где мать, где дед.
Степенно подходя к каждому срубу, Лозар поочередно убирал дощечки, прикрывавшие небольшие отверстия, куда при поминании клали покойнику папиросы, кусочки еды, а иногда и одежду или даже ценные меха.
Потом он вытащил из своего бездонного мешка три кружки, приготовленные, очевидно, еще в поселке, положил туда по кусочку сушеного мяса, спинного оленьего жира и по одной баранке и поставил кружки у самых окошечек. Покончив с этим важным делом, тут же взялся за следующее: безошибочно отыскал занесенное снегом кострище, откинул ногой верхушку сугроба, и из-под него проглянули две рогатулины для поперечного шеста, на котором подвешивается чайник или котел; тут же оказалась и приготовленная в прошлое посещение небольшая кучка дров.
Пока Карыкур расчищал ногами кострище, Лозар выбрав полено посуше, настрогал стружек и разжег огонь.
— Сразу загорелось! — обрадованно сказал он Карыкуру вполголоса. — Видать, ни на меня, ни на тебя родители мои зла не имеют. Хорошо, хорошо!
Карыкур понял, что маленькое это событие подняло бригадиру настроение, основательно сегодня испорченное зрелищем погубленных геологами пастбищ.
Когда костер разгорелся как следует, Лозар повесил над огнем пузатый походный чайник, наполненный снегом, и сказал:
— Ну ты, сынок, занимайся потихоньку костром. А я малость снег со срубов счищу. Скоро таять вовсю начнет — надо маленько снежок откинуть. И покрышки берестяные спасем — гнить меньше станут, воду меньше пропускать… Кому приятно, когда вода сверху на голову капает? — И Лозар, взяв свою деревянную лопаточку, которую и сюда не забыл прихватить, принялся неспешно счищать снег с покрытия срубов.
Время от времени с интересом поглядывая на него, Карыкур занялся чаем: то добавлял деревянным черпаком — лыем снега, то подкладывал дрова в костер. И вдруг он услышал отчаянный, какой-то страдальческий крик Лозара:
— Я-а! Кой, кой, убили! Убили!
Забыв о чае, Карыкур повернулся к бригадиру и увидел его неподвижно застывшим в горестном недоумении. Наконец Лозар, словно очнувшись, сказал, чуть не плача:
— Я-а, горе! Кто-то сруб вскрывал. Подойди, сынок, посмотри своими молодыми глазами, может, ошибся я… По-моему, вскрывали его…
Карыкур послушно приблизился, вгляделся в очищенную от снега поверхность сруба. Могильник покрыт был широким березовым паласом, прихваченным прибитыми с двух концов тонкомерными жердями из лиственницы и ели; и сразу же Карыкуру бросилось в глаза, что многие шесты были оторваны, лежали небрежно…
— Кой! Точно, точно! — еще пуще заголосил Лозар и, еще сильнее побледнев, показал на палас, ближе к задней стене, где чернела заметная дыра. — Гляди, порвали даже. И шесты как попало уложены. Кой, кой! Что за жулики объявились, что за хулиганы?! Чего не хватало им, что у покойника рылись?! — Отчаяние старика сменилось теперь гневом. — Это ж не люди!.. Зверь лесной — и тот могилы не трогает… — Лозар низко опустил голову и опять в одно мгновение весь как-то сник..
— Кто хоть мог это сделать?! — гневно сказал Карыкур.
— Только не наши, не ханты, — печально ответил Лозар. — Это какой-то пришлый тут безобразничал. Из этих, ну, тех, которые на вышке работали. …Которые землю сверлили. Кой, кой! Пусть бы в земле и копались. Но здесь-то, здесь им чего понадобилось — души покойников осквернять? Сволочи! Жулики подлые!.. Это ж надо — покойников обокрасть! Ничего им, бедным, не оставили… Как есть ничего…
— Там у вас что-нибудь ценное было, Лозар аки? — осторожно спросил Карыкур.
— Да разве в этом дело? — рявкнул вдруг Лозар так, словно и Карыкур был виновником святотатства, — Там все было ценное, даже самая последняя шерстинка… — Бригадир перевел дух, чувствовалось, что волнение не давало ему говорить. — Ценное, не ценное… Зачем туда вообще было лезть? Вот тебе, сынок, и поминки!.. Да ведь он же, тот, кто могилу ограбил, мне, живому человеку, поминки устроил! Ух, сволочи! Ну нет, я это дело так не оставлю, я молчать не буду! До самого прокурора дойду. Туго, ох туго!! Не может такого закона быть, который разрешал бы чужие могилы осквернять и грабить. Нет!!
Выпустив еще несколько оскорбительных фраз по адресу «двуногих разбойников», Лозар приутих, словно выговорившись, выпустил из себя и гнев и злость. Потом робко обратился к покойному отцу: