И в то же время душу его невыразимо грело удовлетворение — оттого, что минутой этой он хоть как-то отомщен за причиненную ею боль, за растоптанную ею любовь; когда-то он страдал и мучился, теперь пришел и ее черед; самое правильное, что он может сделать — пренебречь ее просьбой и тем самым унизить Айнэ, хоть как-то сквитаться с ней… Но сердце, сердце все еще не переболевшее до конца, оно помимо его воли призывало простить обиду во имя их прежней любви, оно хотело с ней встречи… «А что, если ей нужна моя помощь? — подумал он вдруг. — Мужчина я в конце концов или нет? Раз просит — надо встретиться!»
Придя к этому решению, Карыкур испытал даже какое-то облегчение. И тут же вспомнил о друге, который сейчас терпеливо поджидал его в доме.
— Тебя прямо по стопам преследуют, — встретила его у порога мать Нятамы. — Не успел днем уйти от меня, как тут же телефон забренчал. И знаешь, кто звонил? Айнэ тебя разыскивала, Айнэ!
— Вот-вот-вот, — подключился и Нятама, расчесывавший перед зеркалом свои кудри — никак они не давали ему покоя! — Шибко, выдать, ее приперчило: сюда позвонила, мне на работу брякнула…
Тут Нятама умолк, целиком, видно, захваченный борьбой со своей гривой. Карыкур гем временем разделся, повесил на размашистые лосиные рога в прихожей свой полушубок, стащил болотники и, чувствуя, как отходят запарившиеся в резине ноги, подсел к столу. Тут же, напротив, устроился и Нятама, удовлетворенный наконец-то своей прической.
— А теперь готовься слушать в оба, земеля, — сообщил он, — Ты ведь еще не знаешь, какое тут дело с этим твоим бригадиром, с Лозаром заварилось. Умрешь, не встанешь!
— Да-да, — встрепенулся Карыкур, совсем забывший за своими размышлениями, что хотел расспросить Нятаму поподробнее о визите к прокурору и о скандале, якобы учиненном тут, в поселке старым бригадиром. — Что там произошло-то? Мать твоя что-то попыталась рассказать, да велела тебя ждать — ты, мол, лучше все знаешь.
— А ты не перебивай, земеля, не перебивай. Все расскажу по порядку. Тут такая умора была! Стало быть, слушай. Довел я твоего Лозара до прокуратуры — ну чтобы заявление там свое отдал. Пришли, а прокурора на месте-то и нет. В отпуске, говорят, прокурор. Ну казалось бы, что делать? Развернулись да пошли? Как бы не так! Ты Лозара-то этого лучше меня знаешь — старик давай ругаться, кричит, на все здание слышно. Встал перед секретаршей, заявлением перед ее носом трясет. Как так прокурора нету — кричит — Я из тундры приехал, бумагу привез, а его нету! Вот она, бумага, все тут сказано, все мои слова туго расставлены! Они, эти жулики, воры, негодяи кладбище моих родителей разграбили, а ты бумагу у меня взять не хочешь?! Да их, паразитов, за такой грех и без прокурора всех пересажать надо! Я ему: тише, мол, тише — все успокоить старался. Да разве кто его глотку может перекрыть?! Ох и глотка у деда! — сказал Нятама в восхищении. — На ширину полноводной реки! Прокуратура аж ходуном ходила. Да и у меня, честно скажу, до сих пор от его голоска звон в ушах. Вот небось стадо-то от него шарахается!
Карыкур, вспомнив вдруг, как говорили у них пастухи про Лозаров голос: «Как рот раскроет — чум и лес трясется, на все пастбище отдается», — сочувственно улыбнулся другу, понимая, что тот нисколько не преувеличивает.
— Да уж что-что, а голосок у нашего Лозара есть, — улыбнулся он.
— Ну, земеля… Лично имел возможность убедиться…
— Вы про старика про этого? — поинтересовалась Остяр. — Я от его разговора чуть не оглохла!..
— Ну они там, в прокуратуре, как поняли, с кем дело имеют. — продолжал Нятама рассказ, — так и забегали все. Ведут в конце концов следователя. А тот переполошился, ничего понять не может. «Что случилось? Почему все здание шатается?» Карыкур представил себе эту картину, расхохотался, а Нятама, довольный, закурил и продолжал дальше: — Он как увидел следователя, твой Лозар — а тот мужик видный, плечистый — и сразу попримолк. Ну, тут и секретарша решила, наверно, затишьем воспользоваться: «Ох, Николай Альбертович, спасите ради бога, скоро уже ушные перепонки лопнут. Вот его заявление, примете уж, пожалуйста, а я потом все, как положено зарегистрирую. Только уведите его отсюда!» — Нятама и сам от души смеялся вместе с Карыкуром. — Ну вот, земеля, заходим мы, значит, к следователю, к Николаю Альбертовичу этому самому. Ну, Лозар и здесь своей глоткой весь кабинет заполняет. Пока, значит, следователь его заявление читал, секунды, наверно, не помолчал. Он что у вас — спокойно вовсе говорить не умеет? Ну, прочел следователь заявление, дело, сказал он, очень серьезное, если все подтвердится — виновных накажут по всей строгости — пусть, мол, Лозар не волнуется, ему потом дадут ответ. Ну а Лозар ни в какую. Орет опять — пусть ему сразу ответ дают, чего там разбираться, когда и так все ясно. Он, мол, сейчас должен знать, как этих мерзавцев и паразитов накажут, а иначе прямо из прокуратуры в райком пойдет, найдет там управу и на воров, и на всяких следователей. — Нятама снова рассмеялся. — В общем, и смех, и грех. И знаешь, насилу мы со следователем этого горлопана успокоили! Ну, значит, выходим из прокуратуры, Лозар мрачный, весь пятнами пошел. «Доказательства им нужны! — ворчит. И мне вдруг: — А ну, проводи меня до поселка геологов… прогуляться хочу». Ты хоть сам-то знаешь, земеля, где их поселок находится?