— Так, так, Николаи Альбертович. Все старые обычаи соблюдает. Ну правда, скрытно, чтобы другие не видели.
— Ну а как же?
— Да вот, скажем, едем мы с ним. Подъезжаем к озеру Воянг Тув — а оно у ханты священное, так он тут сразу и поминки устраивает. И там, на озере на самом — как будто в церкви: лишнего шага не сделает. Даже лес там не тронул, и мне запретил дрова рубить…
— Ну вот, видите… — Задумчиво откинулся на стуле следователь. — Всего лишь озеро… А с другой стороны — место захоронения отца, матери… Это же самое святое место у всех народов… А тут еще кто-то, если верить заявлению, могилу ограбил…
— Это правда, Николай Альбертович, сам видал. Нет, я, конечно, не знаю, что там у него пропало. Только твердо верю, что он не врет. А что какой-то мерзавец вскрывал сруб — это точно. Точь-в-точь, как у него в заявлении на писано.
— Хорошо. Я уже сказал, будем все проверять, уточнять обстоятельства. А раз вы готовы быть свидетелем, напишите все, что видели на том кладбище. — Следователь протянул ему чистый лист бумаги. — Что мне сейчас рассказали, что говорил Лозар на кладбище… И в конце распишитесь.
Карыкур, пристроившись тут же, на краешке просторного двухтумбового стола следователя, написал все, что знал и видел. Николай Альбертович быстро пробежал его показания.
— Ну что ж, это мы тоже приобщим к делу. — Следователь отправил исписанный Карыкуром лист в папку и отложил ее в сторону.
— А что, — осторожно спросил Карыкур, решивший разузнать у следователя, чем может закончиться суд, если все подтвердится, — если найдут этих мерзавцев — как их накажут?
Следователь взял «Уголовный кодекс РСФСР», полистал, нашел нужную статью и сказал, держа палец между страницами:
— Дело, я повторяю, не совсем обычное, редко встречающееся. Нам самое главное — точно установить факт вскрытия могильника и найти свидетелей, которые могли бы подтвердить, что в сруб действительно при захоронении были положены вещи, перечисленные в заявлении. Ну скажем: кисы новые, шкурки соболя, выдры и так далее. Вот найдем этих свидетелей, все подтвердится — тогда и…
— Тогда?.. Накажете виновных?
— А как же, обязательно накажем. Вот тут написано, — следователь опять раскрыл «Уголовный кодекс РСФСР» на заложенной пальцем странице, нашел нужное место и прочитал: — «Надругательство над могилой, а равно похищение находящихся в могиле или на могиле предметов — наказывается лишением свободы на срок до трех лет или исправительными работами на срок до двух лет».
— Так и сказано, Николай Альбертович?
— Да, дорогой. Статья 229.
— Стало быть — чтобы я знал — теперь все дело за свидетелями, да? Эх, где их теперь найдешь, этих свидетелей…
— Ну это, я думаю, для вашего Лозара не проблема. Он хоть и прокричал здесь большую часть времени, а все же я уяснил, что живы еще люди, которые могут все подтвердить. Три фамилии назвал. В поселке Самангвош, говорит, живут. Так что разыщем, опросим их. А кроме того, сами знаете, кое-что уже и нашлось. Вот, к примеру, эти самые чехлы с ножами…
— Да-да. Я слышал от своего друга Нятамы.
Следователь внимательно и как-то неожиданно строго посмотрел на Карыкура, словно недовольный тем, что о едва начавшемся деле знают уже и совсем посторонние люди. Но сказал о другом:
— Вот эти-то чехлы с ножами, случайно обнаруженные потерпевшим в доме Кулика, и утверждают меня в мысли, что ограбление действительно совершено. И, скорее всего, людьми, работающими на буровой… Кулика я уже вызывал. Он дал свои показания. Но Кулик, по всему судя, тут ни при чем. Чехлы с ножами он приобрел у шоферов. Правда, он уверяет, что не может вспомнить, у кого конкретно… Но какая-то зацепка все же уже есть. Значит, и виновника в конце концов найдем.
— Обязательно надо найти, Николай Альбертович! А то сильно безобразничать начали, никакой управы на них нет… Вот в ту зиму мне один охотник, Ипринем звать, еще про один плохой случай рассказывал…
— Какой, если не секрет?
— Ну, правда, он не с могилами связан. Совсем другой случай, а все равно…
— Ну хорошо, хорошо, расскажите, не стесняйтесь.
Карыкур поудобнее устроился на стуле, словно готовясь к долгой и очень важной беседе. «Пусть все знает, раз он следователь, может, и правда что-то сделает…»
— Ну, значит, это все Ипринь мне рассказывал. У него на берегу одного озера избушка охотничья. Уходит на зиму в тайгу, промышляет и живет в такой вот избушке. Всегда так заведено было… И каждую осень ездил он по воде — чтобы, значит, избушку перед сезоном подправить, снасть заранее приготовить. И вот приезжает он в тот раз, а избушки нет. Спалили избушку-то. Один угли на том месте остались, да несколько бутылок из-под водки. А в избушке у него капканы разные были, сети — ничего этого не осталось. Пять гимок держал, чтобы ондатру ловить — тоже стащили. Видите, какой наклад… А кто? Конечно, не местные, не ханты. Только пришлые могли так сделать… И если подумать: для чего им ловушки-то? Да для охоты, конечно, чтобы браконьерствовать тайком, пушниной разжиться, рыбкой… — Карыкур, разволновавшись им же самим нарисованной картиной варварства, начал, по своему обыкновению, размахивать рукой. — И вот что плохо, Николай Альбертович: жестокие люди — о других не думают, губят зверя и рыбу безо всякого смысла… Ипринь говорит, прошел он потом по берегу — и что бы вы думали? Наткнулся, о собачий узел, на норы, где те браконьеры гимки на ондатр выставляли. Взрослых взяли, а маленьких, почти бесшерстных, с палец размером, бросил». С десяток у каждой норы валялось! Охотничий сезон не начался, молодняк еще не подрос — а они гимки ставили! Вот они, проклятые браконьеры, сколько зверят зря погубили, какой убыток нанесли!.. Дальше пошел по берегу — а там мертвая рыба без счету в заводях кверху брюхом плавает. Не иначе, говорит Ипринь, глушили чем-то…