— Взрывчаткой, скорей всего… Да, разный люд сюда, на север приезжает. Кто действительно честно хочет работать, осваивать богатства севера, а кто и просто ухватить побольше любым путем. Такому лишь бы рубль был подлиннее, а до остального ему дела нет. Проходили у меня подобные, и не по одному делу… — Следователь сел на краешек стола, жадно закурил, предложил и Карыкуру, но тот отказался: «Не курю, спасибо:». — Да-а, — вернулся Николай Альбертович к рассказанной зоотехником истории. — Ну так что, дознался этот охотник, кто напакостил?
— Да откуда ж узнаешь? Браконьер — он разве оставляет когда свою тамгу? Он ведь тоже не дурак…
— Да, это вы правы, браконьер теперь ловкий пошел. А техникой какой пользуются! Думаешь другой раз: да следят ли их начальники за тем, что у них на площадках делается или нет? А, что там говорить, когда эти начальники, бывает, и сами не прочь запреты нарушить. Но ничего, я думаю, придет конец этим безобразиям, прижмем любителей поживиться за общественный счет!
Следователь все больше и больше нравился Карыкуру. Он как-то умел расположить к себе, и говорил спокойно, со знанием дела, а главное так, что Карыкур чувствовал: они с Николаем Альбертовичем одинаково думают, об одном и том же заботятся. Каждым словом следователь словно подбадривал Карыкура: давай, мол, смелее, я тебя пойму и поддержу…
— Вы извините, Николай Альбертович, если время у вас отнимаю. Хочу еще про одну заботу вам рассказать. Если можно…
Следователь кивнул.
— Тоже, думаю, шибко важное дело. Правда, сегодня наш директор сюда приедет, наверное, сам обо всем расскажет. А с другой стороны — я лучше, чем он, об этом деле знаю. Сам свидетель. И тоже, по-моему, кое-кого из экспедиции наказывать надо. Иван Дмитриевич говорит: тут судом пахнет.
— Ну-ну? — заинтересовался следователь, по-прежнему сидя на краешке стола. — Рассказывайте, рассказывайте, что за дело. Кстати, как вас зовут? А то мы с вами толкуем, толкуем, а имени вашего я так и не знаю.
— Карыкуром меня зовут, Николай Альбертович. Дело наше с гибелью оленей связано. Погибли олешки, отравились. И не просто так, а по вине работников экспедиции.
— Да?! — удивился следователь. — Это вы точно знаете, Карыкур?
— Еще как точно, собачий узел! Я ведь специально в Пулнгават Вош из-за этого ездил. Чтобы анализы сделать.
— Анализы? А ну, рассказывайте, рассказывайте!
— Все подтвердилось, Николай Альбертович. Только разрешите, я подробности не буду, пусть Иван Дмитриевич, директор наш. Приедет — сам и решит, как нам дальше быть.
— Ну что ж, Карыкур, вам виднее… — И следователь уточнил деловито: — Сколько, вы говорите, оленей-то отравилось?
— Три десятка с лишним…
— Сколько, сколько? — следователь даже соскочил со стола. — Три десятка?
— Да, — кивнул Карыкур, — и все кальцинированной содой отравились. Мы сначала только предположили это, а анализы подтвердили наши догадки.
Следователь даже присвистнул.
— Весьма серьезное дело, Карыкур. Если подсчитать… — Николай Альбертович слегка прищурился, словно прикидывая что-то в уме. — Сколько один взрослый олень стоит?
— Ну, всяко бывает. В среднем — сотни две, пожалуй.
— Значит, убыток примерно в шесть тысяч… Да, серьезненько…