— Да, Петр Геннадиевич, — поддержал Карыкура директор совхоза. — Чистую правду товарищ Ямру говорит. У них ведь как: куда руль повернул — там ему и дорога. Тайга, вроде как бы ничья, простор немереный. Подумаешь, какое-то там оленье стадо…
— А сколько пастбищ от пожаров выгорело? — возбужденно перебил директора Карыкур. — И виноватых вроде бы нету… Да оленевод летом за костром так следит — словно на ладони огонь держит, лишний раз чан не вскипятит. А уж про то, как они зверя в тайге и тундре изводят — про то не говорю. Рыбу на озерах губят. Видели бы вы, сколько бензина и соляра на воде летом плавает! Никак мы не поймем: лишнего, что ли, у них много? Или им государство все бесплатно отпускает, не как нам? — Карыкур, уже окончательно освоившись, говорил свободно и громко, как будто не в райкоме был, а со слоями пастухами в чуме: — А что у них на буровых делается?! Ужас! Взять хоть ту же скважину у озера Воянг Тув — чего там только вокруг буровой площадки не набросано!.. Одних бурильных труб, новеньких — целая гора. Больше ста штук насчитал. Валяются, ржавеют. А цемента! Мы бы этим цементом в совхозе все дома оштукатурили, и не по одному разу. Железа сколько брошено. Машина у них там, трактор застряли — все уже расковыряли, поснимали, что могли. Не машины — одни скелеты от них остались. А ведь тоже небось денег стоят не малых!
— Да еще каких! — тяжело вздохнул председатель комитета народного контроля. — Каждая обсадная труба — это около ста рублей. Помножьте — вот вам сразу и десяток тысяч. Небольшое оленье стадо.
Карыкур смахнул рукавом голландки выступивший на лбу пот и перевел дух.
— Вот об этом я и должен сказать, Петр Геннадиевич. Очень меня пастухи просили…
Секретарь райкома отложил в сторону ручку и листок, на котором все время, пока Карыкур говорил, делал какие-то пометки.
— Ну что ж, товарищ Ямру… Одно вам скажу: спасибо! Правильно вопросы ставите, как настоящий депутат. Очень нужную информацию вы нам дали. Думаю, и райкому есть над чем поразмыслить, и райисполкому, да и комитету народного контроля работы хватит. Так, Лев Сергеевич?
— Я уже наметил план, Петр Геннадиевич, — кивнул тот. — В самое ближайшее время приступим к проверке.
— Хорошо. Обдумай все в деталях, зайдешь потом со своими соображениями. А насчет отравленных оленей вы, Иван Дмитриевич, действуйте в соответствии с законом. Если что — поддержку обеспечим.
— Мы уже подали заявление в прокуратуру, — ответил Мудрецкий. — Там, думаю, разберутся во всем объективно, тем более что факты у нас самые что ни на есть очевидные.
— Я тоже полагаю, что разберутся, — кивнул Беланов. — Во всем разберемся. — И как бы убеждая кого-то, добавил: — Обязательно разберемся.
Недели через полторы, когда весна уже полностью вступила в свои права и снег остался только в ложбинах и защищенных от солнца урочищах, Карыкур, закончив в стаде профилактические работы, сидел на нарте, что стояла неподалеку от чума. Подставив лицо горячему уже солнцу, он прислушивался к отдаленному гулу буровой, доносившемуся с востока.
«Вот и еще одна забурилась, — подумал он. — На новом месте. Что же дальше-то будет? Не вылетит ли из-под земли, как в той легенде, семиклювый-семикрылый ворон, не наделает ли новых бед? Да-а… Неужели нельзя так брать нефть, чтобы не губить тайгу и тундру? Можно, наверно. Не зря же райком занялся этим делом, поприжал кое-кому хвосты за бесхозяйственность, за испорченные пастбища… Кулику досталось по первое число, плохо для него все может кончиться. Озлобленный, сказывают, стал. Да что там сказывают, если этот самый Кулик самолично тогда на квартиру Нятамы пожаловал — только чтобы со мной поговорить…»
И Карыкур вспомнил, как на второй день после того, как они с директором побывали в райкоме, в дом Нятамы вломился Кулик. Карыкур как раз укладывал вещи — собирался сразу после обеда возвращаться на вертолете в стада. Он один был в доме в этот момент — Нятама на своей звероферме, его старая мать пошла проведать соседку.