— Только не здесь, Арсин… К дереву клятвы пойдем. К старому кедру. Помнишь, весной ты клялся под ним, что не тронешь меня до свадьбы? Вот и считай, что у нас с тобой нынче свадьба… Пойдем к дереву клятвы, объявим ему об этом… Я сама скажу…
Как во сне, Таясь спустила ноги с нар и, крепко держа его за руку, вышла из избушки. В темноте, под яркими ночными звездами шли они, слившись воедино, к тому самому кедру, на котором он весной вырезал две буквы: «Т» и «А»…
3
Арсин еще долго бы, наверное, пролежал с зажмуренными глазами на кусте багульника, если бы не близкий крик лебедей. Он расслышал даже взмахи их крыльев, открыл глаза и увидел птиц, пролетевших над самым кедром; теперь они плавно снижались на озеро, слегка подтопленное талыми водами, здесь, на этом озере, лебеди каждый год вили свое гнездо…
— На старое место вернулись, — говорил сам с собой Арсин. — Хорошо, хорошо, семь мудрецов старины. Шибко хорошо, когда и человек, и бегающий зверь, и крылатый клочок родной земли имеет… Покричите-ка еще, милые! Что-то голоса вроде не такие, как у прошлогодних… Плач какой-то, что ли, слышится.
Осторожно, чтобы не спугнуть птиц, Арсин сел, привалясь спиной к стволу кедра и посмотрел на озеро, оттаивающая вода которого поблескивала поверх льда рыбьими чешуйками.
— Кей! — огорченно вскрикнул он. — Да вас трое теперь!.. Так ведь не бывает, четвертый должен быть… То-то мне голоса незнакомыми показались — новички прилетели. Кей, кей! А от прошлогодней пары, выходит, только самец остался. Где же твоя подруга, верный лебедь? В каких краях потерял? Человек ли виноват, хищный ли зверь? Болезнь ее где-то свалила или другой у тебя отобрал? — И он, прикусив губу, не договорил, а только сделал очередную затяжку из своей трубки. — Эх, жизнь… Сколько всяких радостей и несчастий обрушивает она на нас. И не знаешь, когда угомонится…
Разговаривая с лебедями, Арсин невольно вспомнил и свою дальнейшую, уже после фронта, жизнь… А причиной этих его воспоминаний был одинокий лебедь, оставшийся без верной своей подруги…
…После тяжелого ранения Арсина комиссовали, путь на фронт ему был заказан, и теперь он душой и сердцем рвался в родные края, где оставил свою Таясь, свою любимую женщину. На фронте Арсин не получил ни одной весточки ни от родителей, ни от нее, однако у него и сомнений не возникало в том, что Таясь носит под сердцем его ребенка. Пока воевал — не загадывал, боялся спугнуть счастье, сглазить, а уж потом, после ранения, только о том и думал, как вернется, как сразу по возвращении женится…
В родной Порават он попал в начале Месяца Первых Весенних Ручьев — приехал на оленях из Салехарда. Пока добирался — все успел обдумать насчет дальнейшей жизни: приедет — и первым делом, прямо на следующим день, махнет на оленях в селение Ванды…
О, как Арсин ждал этих минут все последние дни! Только ими и жил, только о них и думал…
Но в родном селении ожидало его известие: Таясь была замужем!
А узнал он об этом так.
Родители едва не лишились рассудка, когда он вошел в дом — ведь они давно считали его погибшим…
Он сидел в своей гимнастерке за праздничным домашним столом, когда мать незаметно для него подозвала к себе отца: подойди, мол, выгляни в окошко. Отец подошел, подышал на стекло, сказал вполголоса, будто самому себе:
— Смотри-ка, вроде за водой идет, а сама все на наши окна поглядывает… Таясь, жена нашего председателя колхоза… Ну, Юхура-то Кельчина помнишь, сынок? Женился он у нас недавно… Это не к ней ты часом в Ванды ездил? Ну, перед фронтом? А то люди бают…
Сначала-то, сгоряча, Арсин даже не поверил, решил, что родители шутят, но вот снова подошла к окну мать:
— Бедная, и каждый раз вот так — на наши окна все смотрит, смотрит, будто сказать ей что нужно или спросить… А собака-то Юхурова, надо же! Таясь за водой — и она за ней. Как привязанная, ни на шаг не отстанет!
Арсин уже ничего не слышал, чувствуя, как рвется на части сердце, он готов был выскочить из-за стола, побежать к любимой, но тут в глазах у него помутилось, голова закружилась, и чтобы только не рухнуть на пол, он кинулся на койку, яростно скрежеща зубами. Чего угодно ожидал Арсин, к чему угодно готов был — только не к этому. Зачем он остался жив, зачем раньше времени вернулся домой, когда война еще в самом разгаре?.. Зачем, зачем, какой теперь во всем этом смысл?.. Он бил кулаками по оленьей шкуре и беспрестанно стонал. «А ребенок? — вдруг подумал он. — Как же ребенок? Или нету его?»