Он вернулся к стоянке, на ходу погладил пса за верную службу, потрепал за ушами и тут же достал из рюкзака исхудавший ситцевый мешочек с сушками, кинул псу сразу четыре штуки — в знак благодарности за особое усердие.
Взглянув на одинокий месяц, он сообразил, что спал не меньше шести-семи часов. Сон освежил его — вновь возвращались к Арсину бодрость и силы.
Северный ветер задул еще резче, и снежные заряды, как и вчера, начали вновь, словно белым неводом, накрывать остров.
«Кой, семь мудрецов старины! — подумал Арсин, — И что это Вот Турам — Бог Ветров так разозлился?! Никак сердиться не перестанет. Наверное, на Сорок Овас Вот — на Сорок Северных Ветров повернул свое лицо. Кой! Коли так — не жди тогда хорошего…»
Нет, не помнил Арсин на своем веку такой весны… Хотя от отца слышал, что случалось и иные годы, когда северный ветер дул подряд сорок дней. Наверное, отсюда и пошло это название: Сорок Северных Ветров.
Пока пурга не разыгралась вовсю, он решил вскипятить чай. Костер развел на вчерашнем месте, за большим таловым кустом — здесь пока было сравнительно тихо. На сей раз ему пришлось довольствоваться осьмушкой буханки — половинкой оставшейся у него горбушки. Подсчитал сушки — их оказалось всего два десятка с небольшим.
«Совсем мало, — подумал он, взвешивал в руке маленький мешочек. Рыбной варки хватит тоже только на раз. — Вся надежда теперь на то, что кто-нибудь наконец приедет… Только бы лед скорее ушел… А если он задержится? Что тогда делать, семь мудрецов старины? Конечно, в крайнем случае можно какое-то время и без еды обойтись… Выживем, в партизанском отряде и не такое переносить приходилось…»
Ему вдруг припомнился случай, когда он, вот так же, в весеннюю распутицу, возвращался с товарищем из разведки, и они наткнулись на отряд карателей. Дело было к вечеру. Отстреливаясь, они отступили к большому болоту и, найдя в темноте, на ощупь небольшой клочок сухой земли, поросший мелким кустарником, залегли там. Ночью немцы не стали искать их — побоялись, что ли, а с рассветом принялись обстреливать из автоматов все крупные кочки — видно, были уверены, что после такого свинцового шквала вряд ли что осталось на болоте живым, но все же расположились на всякий случай на сухом берегу на стоянку: а вдруг какой-нибудь партизан да объявится посреди болота. Три дня стояли немцы на берегу, только на четвертый сняли наконец свою западню. И все эти три дня Арсин и его товарищ лежали, не двигаясь, в гнилой воде, без малой крошки во рту.
Вспомнив сейчас этот случай, Арсин подбодрил себя вслух:
— Ничего, семь мудрецов старины! Переживем. Руки-ноги целы, шевелиться еще могу… Не пропаду!.. — Но, поглядев на затянутую мглой северную сторону, не на шутку встревожился: — Смотри-ка, опять ветер начинает с ума сходить. Если завтра к вечеру не угомонится — трое суток дуть будет…
В верности этой старинной приметы Арсин убеждался уже не раз…
Ветер опять стучал по стволам талов, гнал проносившиеся с противным присвистом снежные заряды. Неуютно было на таком ветру даже в теплой надежной малице, так и тянуло нырнуть в снежный чум, но как пойдешь, если олени, будто и не замечая начавшейся вьюги носятся и носятся вдоль ограды?
Видно, животные, не один раз пробегавшие днем вдоль изгороди, не могли не заметить среди кочек на таловом мысу пучки прошлогодней травы. Успев уничтожить все, что могли, на этой стороне острова, они стремились во что бы то ни стало попасть на тальниковый мыс.
Тут была и еще одна причина. Сегодня Арсин видел, как некоторые важенки уже начинали, будто лоси, кормиться корой тала. Здесь, по эту сторону изгороди, были хвойные деревья, для еды непригодные, там, на той стороне — сплошь тал, который олени с неохотой, но все же ели в самых крайних случаях. Стало быть подошел этот самый крайний случаи; вот почему и рвутся туда — там есть хоть какой-то корм…
Когда Арсин отправился в очередной свой обход вдоль изгороди, он обнаружил, что олени, занятые талом, уже не пугались его, как раньше. Они лишь ненадолго вскидывали головы и продолжали сгрызть кору с тех немногих кустов, что были по эту сторону кораля. Тем, которым не хватало и этого, оставалось только подойти к самой изгороди и обдирать кору с ее жердей…
«Да-а, — думал Арсин, возвращаясь на свою стоянку. — Неважное дело. Кора — не ягель и не трава. Он, много ее им пережевать надо, чтобы утолить голод. Шибко много, семь мудрецов старины…»
Ему было жаль животных, сбившихся вдоль всей длины изгороди — коры, и той на всех не хватало. Не было среди них только стельных самок — видно, матери, беспокоясь за судьбу потомства, держались с малышами в хвойном лесу, хоть как-то защищавшем от пурги.