Перед тем, как отправиться в обход, Арсин, подумав, связал для Акара специальный намордник из веревки, чтобы тот не лаял почем зря и не исхитрился бы перегрызть привязь. Да, Арсину теперь обо всем надо заранее думать: если пес сорвется — может случиться беда. Не обученный пастушьему делу, пес разгонит стадо в один момент — и где тогда искать важенок? Где искать оленят, которых они с перепугу могут скинуть в любом месте…
Время шло к полудню, наст под весенним солнцем отмяк настолько, что порой не выдерживал тяжести, и тогда лыжи Арсина с глухим шумом уходили глубоко в снег. Он осторожно вытягивал лыжи из-под навалившихся на них зернистых глыб, медленно двигался дальше. Олени, как и в самом начале, при его приближении поднимали головы и, пережевывая ягель, окидывали недолгим взглядом; потом, словно убедившись, что это тот самый человек, который встретил их, вновь тянулись губами в нарытые в снегу глубокие ямы. Арсин понял, что животные все же побаиваются его, стараются держаться на безопасном расстоянии. Теперь он беспрестанно покашливал, когда подходил к очередной группе. Так обошел он все стадо и понял, что животные, подобно разлившейся воде, успели уже разбрестись по всему островку.
Вернулся он к своей избушке изрядно вспотевший. Опять же, не касаясь ремней руками, скинул лыжи, стащил через голову малицу, положил на нарточку. Оставшись в одной вельветовой куртке, стряхнул прилипшую к плечам оленью шерсть, расстегнул молнию.
— Вот хорошо когда. Самый раз, — пробормотал облегченно, глубоко вдыхая весенний бодрящий воздух. — И освежусь маленько, и мозги заодно проветрятся.
Он не боялся простуд, и вот такое сидение на весеннем солнце, когда после работы ли, ходьбы ли на лыжах можно охладиться, скинув с себя меховые одежки, всегда доставляло ему удовольствие.
Но до удовольствий ли было Арсину теперь, когда ему не давали покоя мысли о том, как сохранить стадо, дать важенкам возможность нормально отелиться и суметь продержаться до тех пор, пока не придет подмога…
Почувствовав, что освежился, Арсин снова надел малицу. Тело, начавшее было мерзнуть, быстро согревалось. Сидя на нарте, он думал о том, что как ни мало разбирается в пастушеском деле, а все же знает: олени, остановившиеся на кормежку, первые сутки, пока ягеля много, особого беспокойства проявлять не будут и, если их ничто не спугнет, никуда не тронутся с острова, где нашли наконец долгожданное пастбище.
Арсин решил, что до вечера больше не будет тревожить стадо. Немного успокоенный, он зашел в избушку, налил себе из чайника, стоявшего на чугунной печке, полную кружку чая и, прихватив две сушки, вышел на улицу. Слегка подкрепившись, улегся на свой любимый «диван».
«Да, деваться некуда, — пришел он к окончательному выводу, — придется пожить в избушке, подождать пастухов. Все же следы целого стада даже пурга ни в какой карман не упрячет. Обязательно не сегодня-завтра появятся хозяева стада. А уж тогда можно будет и домой податься. Главное — успеть бы до паводка…»
Он снова бросил взгляд на свое лесное жилище, и теплая волна окатила сердце — столько всего с ним связано было! А уж кажется, что в ней особенного, в этой избенке? Поверх толя, которым она покрыта, все еще лежал нетолстый слой снега. На коньке прибиты ветвистые рога семилетнего сохатого — несколько лет назад он добыл его здесь, на острове… Рога очень понравились тогда жене, она и уговорила приколотить их на крыше…
Жена… При одной мысли о ней поплыли перед глазами, словно вереницы колданок по широкой глади реки, незабываемые картины, оживляя в душе давно ушедшие в прошлое дни его жизни…
Арсин улегся поудобнее, подпершись рукой.
«Эх, избушка ты моя избушка! — думал он. — Сколько еще нарядных кисов, сколько охотничьих тоборов переступят твои порог после меня? Сколько снегу стряхнут с малиц завтрашние люди, зайдя под твою крышу? Сколько налипшей глины смоют с резиновых сапог другие охотники? Эх, если бы знать… Конечно, хотелось, чтоб переступали порог твой люди с хорошими, добрыми мыслями, чтобы радовала ты их, чем могла, давала кров и пищу. Чтобы хранила добрую славу. И как утешение мне, помогала бы людям поминать меня добрым словом… Был, мол, такой человек Арсин. Охотничал, рыбачил, зла никому не делал… А может, найдутся и такие, которые под этой крышей догадаются и о моей весновке с любимой. С Таясь… Ох, наделала тогда Таясь переполоху в маленьком селении Парават! Весь поселок, казалось, перевернула тогда вверх дном… Покойницы на кладбище возле речушки Нарпенг-Ёхан — и те, по-моему, вздрогнули…»