— Люди говорят, Ляля уже здесь. В стада к отцу подался. Скоро на оленях прикатит, невесту забирать.
— Как забирать?! — Опунь подскочил к приятелю, схватил его за ворот малицы. — А ты не врешь?!
— Чего мне врать-то? — обиделся Оська.
— А Тутья? Тутья-то что? Согласна?
— Почем я знаю? Отпусти ворот, давит.
Опунь отошел в сторону, отвернулся к замерзшему окошку. На душе у него вдруг стало темно и пусто, как в дупле трухлявого дерева. Неужто Тутью отдадут другому? И никогда, никогда ему даже не помечтать о том, как промчится он с ней на белоснежных свадебных хорах, правя выездной нартой…
— Слушай, Оська, — задумчиво проговорил Опунь, все еще стоя у окошка. — Я тут кое-что придумал. Поможешь?
— Землю для тебя есть буду! — преданно отозвался приятель.
— Чудак! — улыбнулся Опунь. — Какой толк от того, что ты себе рот песком набьешь? Лучше беги сейчас в сельсовет к Ярасиму, он там, я из школы шел — видел, его лошадь во дворе стоит.
— Ну? — не понял Оська. — Зачем мне Ярасим?
— Беги и скажи, — продолжал Опунь, — Ансем, мол, дочь замуж отдаст, а ей еще нет восемнадцати…
Оська засопел, запереминался с ноги на ногу, удивленно таращась на друга. Он был на два года моложе Опуня и любовных терзаний еще не ведал.
— Чего вылупился? — прикрикнул на него Опунь. — Беги скорее! Только никому ни слова о том, что это я тебя подослал! Понял?
— Понял…
— Тогда — дуй!
Оська тряхнул своей лохматой головой и помчался в сельсовет. Поручение друга выполнил, потому что спустя полчаса Опунь увидел в окно, как Ярасим с озабоченным видом прошагал к дому Ансема.
А Ляля и в самом деле вскоре объявился в поселке, но так ни с чем и уехал обратно в тундру: отказали ему или отложили свадьбу, этого Опунь точно не знал.
Оська, хоть и не выдал друга, не назвал его имени, но о своей необычной миссии все же проболтался. Тутья после этого даже в школу ходить перестала. Анна Михайловна еле уговорила ее.
А еще Оська сообщил Опуню (он якобы своими ушами слышал), — Тутья, мол, подружке рассказывала, что замуж ее хотели насильно выдать.
…Опунь встал с тахара, налил себе из ведра холодной воды. После соленого муксуна сильно хотелось пить. Да, завтра в дорогу, но как же быть? Тутья ведь останется здесь. И кто знает, что ей взбредет в голову, пока его не будет в поселке…
С кружкой в руках Опунь расхаживал из угла в угол по комнате. Надо бы повидаться с Тутьей… Но как? Не может же он просто так, без всякого дела, взять и прийти к ней в дом…
Так Опунь терзался и мучился до тех пор, пока не заявился школьный товарищ — Тикун.
Тикун, предвкушая завтрашнюю поездку на сор, уже щеголял в отцовской рыбацкой робе, в брезентовых броднях. Наброшенный сверху гусь поблескивал сухими рыбьими чешуями.
— Ты чего это так вырядился? — засмеялся Опунь.
— Хочу до ближнего запора сгонять. Рыба, говорят, нынче хорошо идет. Давай со мной? Повожаним!
— Хм, — задумался Опунь. Ведь и Тутья после обеда частенько ездит на сор помочь отцу. А вдруг удастся там ее повидать? — Ладно, Тикун, поеду. Ты на колданке?
— Ага.
— Иди, я тебя догоню.
Опунь надеялся, что на берегу он отыщет Тутью и сможет перемолвиться с ней наедине. Может, она еще не уплыла к отцу на запор, возится с лодкой. О чем он будет говорить с девушкой, он и сам толком не знал… Знал только, что поговорить непременно должен.
Опунь быстро обулся, обмотав ноги теплыми сухими портянками, надел старую малицу с вытертым мехом, суконный гусь и выскочил вслед за приятелем. Тикун спускался к реке, вот он сел в колданку и оттолкнулся веслом от берега. Лодка Тутьи чернела на отмели: значит, девушка еще здесь!
Пока все складывалось как нельзя лучше. «Надо подождать, — сказал сам себе Опунь. — Запор никуда не денется, как стоял так и будет стоять, а вот Тутья… Скоро ли она придет?..»
Он направился к берегу. Спустился с крутизны, поросшей пожелтевшей уже травой, и начал нервно вышагивать по мелкому прибрежному галечнику. Колданочка Тутьи зарылась носом в песок — река за ночь отступила. Опунь взялся обеими руками за корму и столкнул лодку в воду: девушка придет и увидит, что никого не надо звать на помощь, колданка уже на плаву.
Опунь снял гусь, сложил его и бросил на сиденье своей лодки. Тутьи все не было.
— Э-э-э-й! Опу-у-у-нь! — донесся до него голос Тикуна. — Давай, греби сюда-а-а-а!..
Еще немного помедлив, Опунь сел в лодку и оттолкнулся от берега. Он неторопливо работал веслами, все еще надеясь увидеть девушку.
«Я скажу ей… — думал Опунь. — Я скажу, что она лучше и красивее всех девушек на свете. Что я люблю ее… Я спрошу, что она думает про сватовство Ляли… И еще спрошу, напрямик, что она думает обо мне… Нравлюсь я ей или нет…»