— Хорошо бударку разгоняешь! Молодец! Есть в руках сила!
Мог бы припомнить и то, как в один из ненастных дней, когда на Оби вовсю гулял южный ветер Нум Вот, Опунь с Тикуном пришли к нему на помощь. Ансем тогда слишком далеко закинул сеть, и она зацепилась за какую-то корягу. Штормило так, что никто из поселка не осмелился выехать на подмогу. И наверняка пришлось бы Ансему резать сеть, если бы не Опунь. Опунь догадался спустить в воду якорь, пошарил им по дну и вытащил затонувшую лесину. Ансем тогда здорово благодарил парней, улыбался, в особенности ему, Опуню.
«Интересно, — подумал Опунь, — догадывается ли Ансем аки, что я люблю его дочь?»
В вечерней тишине послышалось громкое ржание лошади. Приглядевшись, Опунь увидел на мыске, поросшем осокой, своего любимца — колхозного коня Чалку. И, неожиданно для самого себя, по древнему обычаю ханты, обратился с мольбой к духу лошади:
— Эх, Чалка, милый мой Чалка! Где, в каких краях витает сейчас твой дух-идол? Пусть он поможет мне, Чалка! Твой дух это умеет. Он может быстро, на волшебных крыльях, залететь в сердце Ансема. Может внушить ему добрые мысли… Сделай так! Попроси своего духа-идола! Вспомни, как я кормлю тебя летом сочной травой, как купаю в жару в прохладной реке! Пусть Ансем аки получше ко мне приглядится, а уж за мной дело не станет, ты ведь знаешь меня, Чалка!..
Опунь не заметил, как ушел по берегу далеко от поселка. А когда очнулся наконец от своих мыслей и вспомнил, что так и не накормил брата, заспешил к дому.
Мать, когда он вернулся, поглядела на него с укоризной. Тавет так и остался нынче без обеда.
Похлебав ухи, Опунь решил сразу лечь спать. «Соберусь утром», — решил он, вспомнив слова отца, который всегда вставал очень рано: «Поднимайся до зари и тогда увидишь, сколько человек за день может успеть!»
— За день человек и родиться может и умереть! — вторила мужу Еля. — Это и мой отец говаривал…
И еще одно дело отложил Опунь до утра. Утром, едва закурятся над поселком дымки, девушки пойдут по воду. Пойдет, конечно, и Тутья. Если встать часов в шесть, можно ее перехватить на реке и еще раз поговорить с ней.
Уснул Опунь — как в бездонную яму провалился.
Когда проснулся, утренняя заря за окошком уже начинала медленно поднимать свой парус, Опунь вскочил на ноги, натянул холщовую рубаху, штаны. Нашарил у печи отцовские бродни.
— Куда ты в такую рань? — удивилась мать.
— Хочу маленько в лесу побродить. Вдруг глухарь подвернется… — ответил Опунь, снимая со стены ружье.
— А-а… На Аншанг Соям пойдешь? Где лиственницы?
— Туда.
— Долго не ходи. Тебе ведь ехать надо…
Опунь выскочил на крыльцо и, ежась от утренней прохлады, сбежал к реке. За ним тотчас увязалась соседская лайка Кутюв.
Еще по-настоящему не рассвело. В утренней мгле лежащие на песке рыбачьи лодки походили на спящих лосей. Опунь нашел свою колданку и присел на корме.
Появится Тутья или нет?
Соседский Кутюв зашелся пронзительным, хрипловатым лаем. Ему тотчас ответили поселковые собаки. А из-за угла прибрежного, рубленного из толстых плах колхозного амбара выскочил Налтув, лайка старого Ансема. Звякнули пустые ведра. Тутья!
Одетая в легкие унты из оленьего меха, она неторопливо спускалась к реке.
Унты обрадовали Опуня. Ага! Ведь, чтобы набрать чистой воды, нужно зайти по колено в реку. В меховых унтах этого не сделать. Значит, Тутье потребуется помощник. А он — вот он, здесь! Выпрыгнув из лодки, Опунь поспешил навстречу девушке.
— Доброе утро, Тутья!
— Здравствуй, — тихо ответила она и встала как вкопанная, словно чего-то вдруг испугавшись.
— Ты за водой?
— А зачем же еще? — усмехнулась Тутья.
Опунь растерялся, топчась на влажном песке в своих тяжелых брезентовых броднях. Подходящих слов, словно монет в пустом кармане, не находилось.
— А ты чего здесь делаешь? — спросила Тутья. — Меня подкарауливаешь?
Это был удар, как говорится, «под дых». Хорошо, что в темноте никто не разглядел бы, как вспыхнули у будущего жениха уши.
— Я?.. Да я так… — промямлил Опунь. — Что-то не спалось сегодня…
— Это почему же?
— Ты не вздумай в воду лезть! — вдруг выпалил Опунь. — Она ледяная. Давай твои ведра!
— Что я, воды сама не наберу, что ли? — насмешливо отозвалась Тутья.
Присев на край одной из лодок, она принялась стаскивать унты.
— Без резиновых сапог?! Ты же простудишься! А ну, дай сюда ведра! — голос Опуня прозвучал властно и твердо. Не обращая внимания на Тутью, он шагнул в реку и, наполнив оба ведра до краев, поставил их рядом с девушкой на песок.