Печка стояла на каменных «подножках» в углу, со всех сторон ее окружали специальные вешала для сушки одежды. Под нарами пылились заготовленные кем-то распорки для ондатровых и горностаевых шкурок. Над подслеповатым окошком был вбит здоровенный гвоздь, на котором висело своеобразное ожерелье: нанизанные на бечевку медвежьи и волчьи когти, клыки. Когти еще одного зверя — росомахи — валялись на подоконнике. Лосиные рога ветвились в углу возле входа. Сквозь открытую дверь на лесной поляне виднелось кострище. На пожухлой осенней траве белели оленьи кости и черепа…
В зимовье не было никакого уюта, но Опуню здесь нравилось. «Расскажу про все это Тутье! — подумал он. — Все-таки избу строил ее дед».
Тем временем Ансем приготовил завтрак: заварил кипятком чагу, зажарил на сковородке остатки вчерашних муксунов, положил на стол несколько юкол. Вернулись в дом Карап и Тикун.
— Что делать сегодня будем, Ансем аки? — спросил за завтраком Опунь.
— Невод ставной поставим на запоре. На озеро пойдем. Осмотрим его хорошенько.
— Какое озеро? — зевая, поинтересовался Карап.
— То самое, куда нам выловленный улов спускать придется.
Еще не достигнув берега, они услышали резкие крики обских чаек-халеев.
— Я-а! — насторожился бригадир. — Кажется, не зря мы вчера речку перегородили.
— Да, похоже на то! — сказал Тикун. — Халеи попусту кружить не будут: чуют добычу.
Ребята прибавили ходу, но старый Ансем их все-таки опередил: столь велико было его рыбацкое нетерпение!
Над запором гомонил целый птичий базар. То и дело халеи пикировали вниз, где стояла выставленная вечером сеть.
— Я-а! Я-а! — радовался бригадир. — Думаю, с уловом нынче будем. Найдется, что в озеро перевозить!
Карап и Тикун сели в лодку. Оттолкнул от берега свою колданку и Опунь. Сеть, словно живая, извивалась и трепетала; почти из каждой ячеи торчала голова или хвост то муксуна, то щекура.
— Вот это да! — восхищенно прищелкнул языком Опунь. — Красота!
— Выпутайте из сети рыбу, — велел Ансем. — Мы кое-какие припасы себе сделаем.
На дне лодок прыгали, разбрасывая слизь, серебристые муксуны.
Выкинули улов на берег. Опунь и Карап принялись разделывать тушки; старый Ансем делал в них с внутренней стороны два продольных надреза. Тикун подсыпал крупной соли. Не успел бы, наверное, вскипеть на костре чайник, как на подстеленных метках тала уже лежали свежепосоленные муксуны и щекуры.
— Ну вот, ребята! Без ухи теперь не останемся. Вечером я вам жира рыбьего натоплю. Хорошее блюдо к чаю будет. От него, знаете, какая сила в кровь идет? В старину мы здесь никакого масла и в глаза не видывали, только рыбьим жиром и обходились. — сказал довольный Ансем.
— Мать у меня тоже все на рыбьем жиру готовит, — вставил Опунь. — Вкусно!
Тикун с Карапом переглянулись. Они уже успели заметить, что их приятель всегда первым спешит согласиться с бригадиром и понимали, что это неспроста. Опунь увидал насмешку, блеснувшую в их глазах. Неприятно, но что поделаешь? Ему необходимо завоевать расположение старика! От этого зависит многое! От этого зависит его жизнь!
Бригада подъехала к запору ставить ставной невод. Непростая это была работа. Надо было смастерить огромную ловушку, чтобы улов не ушел.
— Осторожней! Внимательней! — приговаривал бригадир, давая указания парням. — Следите, чтобы не было ячей порванных. Колья покрепче в дно всаживайте. Не то рыба хвостом вильнет — только ее и видели!
— Да куда она денется? — с досадой буркнул Карап, его раздражала суетливость старика и постоянный догляд.
— Найдет — куда! Не понравится ей наш невод, крутанется — и обратно в живуны уйдет. Ищи их потом по всему сору, ямины эти!
— То есть как это не понравится? — засмеялся Опунь. — Разве может рыбе что-то нравится или не нравится?
— Глупый ты еще! — нахмурился Ансем. — Думаешь, рыба ума не имеет? У нее ума побольше, чем у нас с тобой.
Карап с Тикуном развеселились, слыша, как бригадир отбрил Опуня.
Ансем вздохнул:
— Кому вообще-то в невод попасть охота? Вы вот зубы скалите, а сами небось в ловушку не сунетесь. Так и рыба. Очень даже может от нас уйти! Потому нечего заранее улову радоваться. Всякое на реке бывает.