Опунь почувствовал, что у него слегка дрожат колени. Охотничий азарт все больше и больше овладевал им. Проверив еще раз ружье, он выскочил из ольшаника.
Барахтавшийся в реке зверь, почуяв опасность, громко рыкнул. «Да это медведь?!» — опешил Опунь.
Ладони у него сразу стали влажными. Пришлось опустить ружье.
Меж тем медведь, выдернув лапу из ячеи ставного невода, отфыркиваясь, поплыл к противоположному берегу.
«Медведь… Медведь… — твердил про себя ошеломленный Опунь, — Сот хоятпи ляль… Сот хоятпи ляль…» Почти машинально он называл сейчас хозяина тайги древним именем: «Сот хоятпи ляль» означало по-хантыйски «Зверь, имеющий силу ста лучников».
Медведь доплыл до ближайшей отмели, выбрался на песок и отряхнулся. Затем пристально поглядел на Опуня и длинными прыжками устремился в тайгу.
Опунь стоял на месте как вкопанный. Удивление и даже суеверный страх сковали его. Но вдруг взгляд его уловил какое-то мельтешение возле ставного невода.
«Это же рыба уходит! — с ужасом понял Опунь. — Медведь разорвал мережу!»
Опунь бросился к лодке и, прежде чем сесть за греби, поднял ружье и выстрелил в воздух. «Пусть медведь напугается и убежит подальше». Все-таки в этих пустынных местах, в такой ранний час Опуню было жутковато.
Медведь и в самом деле распорол невод. В образовавшуюся прореху серебристой подвижной цепочкой уходил их улов. Опунь вытащил тонкий шест, которым поднимали и опускали нижнюю подбору. Мережа была здорово попорчена. Уже за те мгновения, что он разглядывал проделанную медведем дыру, десятка два горбоносых щекуров, взрывая воду хвостами, вырвались на свободу. И вообще рыбы в неводе было гораздо меньше, чем вчера. «Все что впереди, ребятки, темно» — вспомнились слова бригадира. Выходит, снова прав оказался осторожный старик! Будто чуял опасность…
Отыскав в рыбном ящике большую иглу, подтянув к себе на колени порванный невод, Опунь стал зашивать его суровой нитью. «Ну и силища у медведя… Крепкую мережу, словно паутинку порвал!» Наконец Опунь снова опустил в воду шест и расправил залатанную снасть.
— Порядок! Вовремя я успел! — Он развернул было бударку к берегу, как вдруг заметил на воде какие-то шевелящиеся круги. Вот мелькнул в воздухе черный плавник… Значит, еще дыра?
Опунь нагнулся к самой воде и увидел, как сырки, пыжьяны, величественные муксуны торопливо исчезали в глубине.
Опунь сунул руки по локоть в реку, крепко зажав в пальцах иглу. Сделал несколько стежков наугад, все время чувствуя удары и покалывания суетящихся рыбин. В ледяной воде руки тотчас онемели.
Уже совсем рассвело, и солнечные лучи золотыми искорками вспыхивали на верхушках деревьев. Речка переливалась разноцветными бликами, будто всю ее осыпали чешуей.
Опунь на секунду-другую откинулся затекшей спиной на корму. Красота осеннего утра поразила его. Куржак на прибрежных березках походил на хрустальную сеть. Заиндевевшая трава казалась седым ягелем. И среди этой белизны особенно ярко выделялась свежая темная зелень елок и кедров.
Но расслабляться было нельзя. Размяв окоченевшие пальцы, Опунь снова полез в воду, на этот раз опустив руки до самых плеч. Сколько он провозился, затягивая прореху, Опунь не знал. Ему казалось, что возился он целую вечность и еще казалось, что промерз настолько, что до берега уже не добраться. Но он все-таки зашил дыру! Щекуры и пыжьяны, повертевшись у лодки и не найдя больше выхода, успокоились. Теперь-то уж они никуда не денутся? Все будут тут, в неводе!
Подогнав бударку к берегу, Опунь снова привязал ее к коряге. Потом набрал заиндевелой травы, скинул малицу и растер себе руки и плечи. Стало немного теплее. На прибрежном песке отчетливо виднелись большие медвежьи следы. «Ну и сила! — снова подумал Опунь. — Вот это лапища! Шириной с мои две ладони, а то и больше!» Опунь поежился: его вдруг охватил озноб, то ли от холода, то ли от ощущения еще близкой опасности. Пожалуй, надо поскорее вернуться в зимовье.
В избушке уже проснулись. Дымила печка, закипал чай.
— А-а, вот он, пропащий! — улыбнулся Ансем. — Мы уже тут тревожимся: куда парень делся?
Опунь молча поставил в угол ружье.
— Это он за росомахой бегал, — подмигнул Карапу Тикун.
— Прославиться хочет, — съязвил тот. — Чтобы девушки им восхищались…
— Заткнись! — буркнул Опунь.
Ансем налил ему чаю, подвинул рыбную варку.
— Пей! Замерз?