Но Мартин с Курпелаком ничего не сказали, только озабоченно переглянулись.
— Слушай, а Старик тебе не встречался?
Пиляп засмеялся:
— Кой! В берлоге у него небось теплее, чем в нашей избушке!
Но приятели не оценили шутку. Мартин сказал:
— Он сегодня был здесь, пока мы рыбачили. Под окнами натоптал. Сети трогал.
Пиляп насторожился:
— Когда приходил?
— Днем, перед обедом. Мы как следы увидели — извелись. Думаем: Пиляп-то один, без собаки. Еще немного и пошли бы тебя искать.
— Так вот кто напугал лосей…
Как всегда при упоминании о мойпаре, Пиляп взволновался. Перекинув через поперечный шест малицу — просушить возле печки, достал из кармана трубку: обычно он перед сном не курил.
«Прямо с утра отправлюсь за ним, — решил он. — Далеко не уйдет… Иначе этот Старик натворит беды — рядом-то оленье пастбище…»
— Завтра пойдем его искать, — словно подслушав его мысли, сказал Мартин. — А то он жизни никому не даст!
Утром Курпелак вскочил спозаранку, жарко натопил железную печь. За окном нехотя разгоралась волчья заря[16].
Курпелак распластал острым ножом четырех икряных карасей и принялся колдовать над ухой, кипятить чай.
Пиляп поспешил к оленям, пригнал упряжку к зимовью. Мартин напоил свою лошадь, снарядил сани.
— Уха готова! — гордо объявил Курпелак-Ванька. — По-моему, ничего получилась — есть можно.
— Сейчас посмотрим, коль обманываешь — берегись… — шутливо пригрозил ему Пиляп.
Мартин достал с полки три миски.
— Четвертую давай! — строго сказал Пиляп.
— Для кого это?
— Для Старика. Пусти-ка, я налью ему ухи! Может, тогда у него злобы поубавится!
Курпелак одобрительно взглянул на Пиляпа, а Мартин, как всегда в таких случаях, рассмеялся: чудят старики, все в сказки верят, что с них возьмешь? Уха и в самом деле удалась — так и светилась янтарным жиром, а хлопья икры таяли на языке.
— Ну, спасибо, Курпелак! Накормил в дорогу. Теперь сиди здесь, жди вестей. — Пиляп первым поднялся из-за стола и взял стоявшее в углу ружье. — Пошли, что ли?
Медвежьи следы отчетливо видны были на свежем снегу: чтобы разглядеть их, не надо было даже слезать с упряжки.
Оказывается, мойпар почти все время сопровождал Пиляпа на вчерашней охоте. Двигался сзади, метрах в трехстах, а иногда забегал сбоку и шел почти параллельно с лыжней. Значит, лосей в осиннике он заметил одновременно с охотником. И успел опередить его, проскочив тальником. Он тоже не решился преследовать добычу — понял, это бесполезно. И на охотника Старик нападать не стал, побоялся.
Пиляп усмехнулся: до чего же умен! Кто говорит, что медведи не умеют думать?
Потерпев неудачу, мойпар поспешил наведаться к рыбакам, на остров Ём-Пухар. Там он действительно обнаружил сеть, заброшенную накануне Мартином и Курпелаком. Из сетевых лунок выудить ничего не смог, но сложенных на снегу щурят подъел. Они, конечно, не могли утолить голода, и Старик с досады разломал ручку лежавшей на льду пешни и далеко откинул топор.
Потом ушел в дремучий кедровик.
Ём-Пухар далеко выдается в сор и соединяется с берегом длинной узкой косой, поросшей рябиной и талом. Пиляп с Мартином остановились посовещаться. Старик на острове — это ясно. Обратных следов нет. Наверное, он забрался в чащу и залег там. Главное сейчас — не спугнуть его, затаиться, выждать.
— Но и проверить, там ли он — не мешает, — сказал Мартин. — А вдруг ускользнет, кустами проскочит?
— Да, — согласился Пиляп. — Он хитрый, этот Старик.
Наконец порешили так: Мартин возьмет оленей и объедет остров по окружности, а Пиляп «замкнет» косу — другого выхода с Ём-Пухара нет.
Мартин прыгнул в нарту и, взмахнув хореем, тихо присвистнул. Упитанные хоры, раскидывая копытами снег, скрылись за поворотом.
Пиляп принялся кружить на месте, посасывая холодную трубку — закуривать он не стал, ведь Старик может учуять запах дыма.
Минут через двадцать Мартин вернулся.
— Здесь он! Точно, — сообщил шепотом. — Вокруг острова чисто.
Пиляп велел Мартину пойти вперед, по следу медведя, тем более что с ним была охотничья лайка Пеля — умная, падежная собака, умевшая, когда нужно, молчать, а когда нужно — лаять без устали. А сам остался подкарауливать зверя на прежнем месте, предварительно заведя оленью упряжку в густой рябинник и привязав вожжи к копылу нарты.
Позицию для себя он выбрал очень удобную — скрылся за стволом большой ели, одиноко стоявшей на косе.
Вскоре послышался яростный лай собаки. Пеля явно облаивал мойпара.