В той деревне, где мы только что были, люди живут так, как будто здесь никогда и не было войны. Их заботят дрова, керосин, огород, утром встать выгнать в стадо корову, а вечером, на закате, встретить её: привычное круговращение обыденной жизни, извечные хлопоты мирного человека.
Но, может быть, те, что погибли на льду Москвы-реки, и сражались за это, чтобы вот так размеренно, мирно и шла вся эта извечная жизнь: дрова, керосин, огород и корова? Может, только во имя этого люди и гибли, чтобы мы вернулись к обыденной жизни и забыли всё, что было?
Нет, я не хочу этому верить! История не должна повторяться. Наше счастье окуплено кровью многих людей. Мы должны это помнить. Забвение есть беспечность...
Я обращаюсь к Кедрову:
- Помнишь, во время войны мы говорили: «Если нужно кому-то погибнуть, изо всех одному, чтобы война сразу кончилась, я готов», - помнишь?
- Да.
- Так вот: если нужно кому-то погибнуть, чтобы не было новой войны, я готова.
5
Снова снег за окном. Он похож на цветы одуванчика, столь же лёгок, пушист и так же послушен движению ветра. Он садится на подоконники, на перила балконов, кружится у самого стекла окна. Ранний снег, неожиданный, непривычный. Всё на улице застыло, замёрзло. Наверное, морозом убило и цветы на могиле у Женьки, и земля смёрзлась в каменистые, сухие комки.
Женька первая из нас троих встала и сделала этот единственный шаг для того, чтобы не было этой новой войны. И я хочу, чтобы смерть её тоже была не напрасной.
Я смотрю за окно и думаю о себе, о Марьяне. Каждый вечер она, возвращаясь с работы, обязательно заворачивает в этот район, ближе к кладбищу, отпускает шофёра, и идёт одна к свежему холмику, и долго стоит над ним, пока не озябнет.
Снег летит и, наверное, сейчас порошит её волосы. Ранний снег, ещё загодя до настоящей зимы. Он лежит на голубой шерстяной её шапочке, на завитках побелевших волос, словно ранняя седина нестареющих, мужественных бойцов.
Он как вечное напоминание о погибших - живым.