Каждый день в полк прибывали со станции ротные и взводные командиры. Это были и старые, опытные кадровики, побывавшие в самом пекле и, подобно Ивану Григорьевичу, успевшие отлежать свой срок в медсанбатах и госпиталях; и совсем новички, ещё «не обструганные» лейтенантики, только-только из военных училищ; и лобастые бородатые «запасные», бог весть из каких резервных глубин: агрономы, прорабы, учителя, неумело натянувшие на себя военную форму и ещё не отвыкшие от вольготных штатских привычек.
Петряков очень быстро освоился на новом месте, свыкся с порядками и считал себя старожилом, в отличие от новичков. За какие-нибудь две недели он успел дочерна загореть на позднем солнце бабьего лета, полюбить неумолчное бормотание близкой реки, голоса певчих птиц в чащобах и запахи гнилых, перезрелых ягод малины и ежевики на лесных ослепительно жёлтых от клёнов прогалах.
Он не знал, что и это всё кончится быстро.
2
Плотно слившись в единое целое, конь и всадник двигались неторопливо, каждый думая о своем. Под копытами Ястреба на дороге чуть похрустывали мелкие острые камни: это был ещё город.
Вскоре Петряков миновал большое колхозное поле картофеля, ещё не убранное, и свернул с шоссе на лесную тропу. Здесь была уже глухомань, бурелом. Лес тянулся на многие километры.
Ястреб фыркнул, наткнувшись мордой на низкие влажные ветки кустарника: там что-то коротко зашелестело. Может, вышел на ночную охоту ёж, может, просто сорвался с ветки сухой, истончившийся лист, но конь вдруг вздрогнул всем телом и пошёл как-то нервно, сторожко, заносясь правым боком. Петряков дёрнул поводья.
- Но, балуй! - крикнул он и занес плеть, чтобы ударить. Но не ударил.
Он любил это рыжее существо с белой чёлкой и в белых чулках, с длинной гривой. С ним легко было молчать, легко разговаривать, даже грустить. В такие минуты лошадь становилась особенно чуткой.
Иван Григорьевич ехал ночными опушками леса. Где-то близко темнела река. Дыхание её ощущалось в терпком запахе ила, лягушек и лиственного гнилья. Сейчас будет дамба, обсаженная длинноствольными серебряными тополями. Потом крутой спуск к реке и грубо сколоченный саперами мост. За ним, сразу же на изволок, - землянки второго стрелкового полка. Там, в санчасти, Петряков должен взять свои вещи и проститься с друзьями, чтобы завтра уже, на рассвете, быть в городе.
Да, недолго он пожил здесь. Не пришлось...
Всего два часа назад Ивана Григорьевича с нарочным вызвали в штаб дивизии, к генералу Осипу Фёдоровичу Маковцу, человеку суровому и недоступному, и разговор был коротким. Пришлось подчиниться приказу.
Теперь он возвращался в полк лишь затем, чтобы взять вещи и продовольственный и вещевой аттестаты.
Ястреб хрустнул срубленной веткой, тихонько, обрадованно заржал. Ветер прошел по верхушкам деревьев, донёс запах полковой походной кухни: смолистого дымка от углей, пригорелой гречневой каши. Меж сосновых стволов мелькнул синеватый луч штабного фонарика.
- Стой! Кто идёт?
- Свои...
Петряков усмехнулся: здесь уже было теперь не свое, здесь теперь всё было чужое.
Иван Григорьевич бросил поводья дневальному и, откинув брезентовый полог в дверях, вошёл в штабную землянку.
3
Они не ужинали. Ждали его. На столе стояли тарелки, миски, щербатые чарки из литого стекла, солонка и хлеб, нарезанный большими ломтями. Тускло светил фонарь, подвешенный над столом на помятом крюке. В приземистой печке из заржавленного гофрированного железа потрескивали берёзовые дрова.
Заслышав прихрамывающие шаги Петрякова, командир полка майор Матвей Железнов порывисто обернулся, сощурился. Это был высокий, богатырского сложения человек, стриженный ёжиком, темноглазый, с неожиданно нежной, застенчивой улыбкой на смуглом массивном лице. Туго перетянутый ремнями, широкоплечий и ловкий, Матвей был бы очень красив, не отяжеляй его профиля квадратный подбородок. Мохнатые, кустистые брови, нависая над глазами, придавали его лицу угрюмость, даже свирепость.
Железнов выжидающе молчал.
Комиссар полка Дмитрий Иванович Шубаров лежал на нарах, подложив под голову руку, и читал вслух. Заметив, что вошёл Петряков, Дмитрий Иванович отложил в сторону книгу. Ладонью пригладил белокурый хохолок на затылке.
- A-а, это ты, эскулап? Ну как, хорошо прогулялся? - спросил он, подмигивая. - Всё нормально?