Слегка привожу её в замешательство. Говорить ей не хочется, тем более прямо.
— Вы на переменах неизвестно что с ним делаете…
— Если неизвестно, тогда о чём разговор? — Нравится мне припирать к стенке манипуляторов. А классуха именно попыталась манипулировать мной.
— Вы швыряете его вверх и ловите! — Густым басом удовлетворяет мою просьбу о конкретизации старший Макаров.
— И что? — На моём лице пай-мальчика глаза раскрываются до максимального размера. — Ловим же! И, между прочим, Гена никогда не жаловался, что ему больно и обидно. И не просил прекратить. Гена! Почему ты не просил меня заканчивать наши тренировки? Тебе, кстати, благодарность от Бори, ты ему сильно помогаешь.
Первое хихиканье в классе Лидия Михайловна давит грозным взглядом. Но тут же прорывает в другом месте.
— Гена! — Мой голос приобретает патетический тон. — Тебе стоит только попросить меня. Давай, проси. Не забудь сказать волшебное слово.
Даже не от моих слов, а безмятежного лица не повинного ни в чём паиньки моих одноклассников разбирает от смеха. Они ведь видели, как срубал того же Гену одним лихим ударом, знают, что дружба с Большим Борей началась с моего вызова схватиться в честном бою, не жалея живота своего. И образ пай-мальчика иногда слетал, что заставляло многих поёживаться и вести себя со мной осторожно.
После моих слов на покрасневшем Гене сконцентрировались взгляды всего класса. Хуже того, классуха и собственный родитель тоже смотрят. Гене пришлось встать после подталкивания отца локтем.
— Э-э-э, Колчин… давайте, вы больше не будете… играть мной… в волейбол на переменах… пожалуйста, — и быстро садится, пряча глаза.
— Никаких проблем, Гена! — Натурально ликую. — Больше не будем играть тобой в волейбол, раз ты не хочешь. Народ, анекдот хотите?
— Колчин! — Дёргается классуха, но я уже излагаю.
— Этого, этого и этого — расстрелять! Что? Зачем?! Нет!!! Я не хочу! Этого не надо — он не хочет…
Класс секунду молчит, потом сваливается в хохот. Пока никто не замечает, смотрю на Гену своим настоящим безжалостным взглядом, совсем не ботаника.
Гена знает, где собака порылась. Он один из самых крепких и авторитетных парней в классе. Троих-четверых трогать опасается, зато на остальных отрывался на полную катушку. Чуть ли не с первого класса. Филипки мне рассказывали. Нет, они мужественно не жалуются, только мне представить всю ситуацию несложно. По отношению к Гене, — ненависть и страх, — оброненные невзначай фразы, неподдельная радость от наблюдения, как их обидчика публично бьют и унижают. В эту же категорию вечно шпыняемых филипков он пытался загнать и меня. Не мог себе представить, что мелкий пацанишка способен перевернуть ситуацию и поставить на место парии его самого.
— Кстати, Лидия Михайловна, почему не поздравляете меня? Я призовое место на городской олимпиаде по физике занял.
Народ шумит. Оказывается, не все знали.
— Директор хочет тебя на общешкольной линейке поздравить и грамоту вручить, — после секундного замешательства приходит в себя классуха. Уж больно резко у нас тема разговора меняется.
Взрослые сейчас не понимают, что только что сами поставили Гену в унизительное положение просителя. В очередной раз его опустили. Так сам виноват, нечего было жаловаться.
15 ноября, время 14:30.
Один из кабинетов Департамента образования.
— Что будем делать, Галина Васильевна? — Директор 8-ой школы смотрит на инспектора, строгую и на глазах мрачнеющую даму.
На столе две олимпиадные работы. Обе — перьевой ручкой, что само по себе годится для идентификации пишущего. Не на сто процентов, но всё-таки. Но ведь ещё почерк одинаковый и структура решений одна и та же. И даже ошибки, — их немного, — одинаковые. Нет никаких сомнений, что писал один и тот же человек.
Только титульный лист одной работы написан так же, перьевой ручкой. А другой — обыкновенной, шариковой. И явно другим почерком.
— Как же так, Юленька? — Спрашивает про себя инспектриса. Вторая подозрительная работа подписана Юлией Чеботарёвой.
— Девочка, скорее всего, ни при чём, — осторожничает Анатолий Иванович. — Сама, наверное, удивилась такому результату.
— М-да… — инспектрисса явно не знает, что делать.
— Это ещё не всё, — Кулешов подаёт ещё одну бумагу.
Инспектрисса берёт её в руки с таким видом, будто жалеет, что нет толстых перчаток.