— Этти? — Даже в коротком слове отчётливо слышится акцент. Мелочь злорадно подтверждает.
— Кто такие? Чо на... — не успеваю закончить и почти не успеваю уклониться от стремительной оплеухи. Ладонь того, что слева неприятно смазывает голову выше уха.
Вспыхиваю упоительным бешенством моментально. Краем глаза вижу, что второй хватает Димона за грудки, выволакивая из-за парты, но между ним и стеной проскальзывает Зиночка. А я… не понял как, и спустя несколько дней не мог понять, выворачиваюсь из положения сидя, опираюсь одной рукой на парту за мной и непринуждённо перехожу в перевёрнутое положение. Похоже на стиль капоэйра, удар ногами с опорой на руки. Так-то не очень практичный стиль, эффектность в ущерб эффективности, но в этот раз срабатывает. Подошва кроссовки впечатывается в носатое и чернобровое лицо.
Димон с Зиночкой тем временем укладывают второго. Сзади уронить кого угодно проще, особенно, если и спереди помогают. Уже неплохой дзюдоист Димон предварительно легко освобождается от захвата. Мой садится на задницу, трясёт головой.
А дальше… дальше на незваных гостей обрушивается весь класс. Мужская часть, если точно.
— Бей черножопых! — Вот это и служит спусковым крючком для увлекательного и упоительного занятия. Кто это крикнул, неизвестно. Хотя догадываюсь.
В то время, как я с друзьями технично разбиваем лица в хлам, остальные с бестолковым энтузиазмом топчут их и пинают. Приведшего их мальца Рогов просто выбрасывает за дверь. Приземляется тот где-то метра через три и дальше катится кубарем.
Внезапно осознаю, что рядом визжит какая-то сирена. Прямо, как на речных судах. Поднимаю голову.
— Прекратите немедленно!!! Что здесь происходит?! — От пронзительного голоса Людмилы Петровны чуть в ушах не закладывает. Толкаю своих, они неохотно отрываются от слабо дёргающихся жертв. Рассасываются по местам все остальные. Математичка ахает, прижимая ладони к лицу. У классной доски кое-как шевелятся и пытаются встать затоптанные. Пыльные следы по всей одежде. На пол падают красные капли. Это уже мы с Димоном постарались. Следы победы должны быть отчётливо видны на вражьих лицах.
В коридоре слышится топот. Кавалерия спешит? Интересно, чья? Как оказалось, не наша, чернобровая. Пять человек, один десятиклассник по виду, остальные калибром поменьше наших гостей. Сделать ничего не успевают, на шум, — урок-то начался, — приходит несколько учительниц. Бабам в чём-то проще. Если мужчин могут воспринять как потенциальных противников и проявить агрессию, то с женщинами такое не прокатывает. Они такой визг и крик поднимают, что проще всем разбежаться.
— Ваши земляки? — Тычу в живописную инсталляцию. Один кое-как встал, второй не может, несмотря на помощь.
— Забирайте! — Делаю широкий и великодушный жест. — Заходите ещё, если чо…
— Колчин! — Рявкает на меня Людмила Петровна.
— А что такого? Просто долг гостеприимства, — делаю лицо пай-мальчика. Образ несколько портят разбитые костяшки, но я прячу руки за спиной. Редкие и немного нервные смешки за моей спиной подкрепляют мои слова.
Присутствие уже пятерых учителей слегка остужает горячих парней. Бросая на нас огненные взгляды, уволакивают пострадавших кунаков. Никто ещё не понимает, но в нашей школе никакого курдского джамаата уже не будет. Восьмиклассники, а по возрасту, возможно, им надо учиться в девятом, огребли полную котомку огурцов породы «люли» от пятиклассников. Над ними вся школа потешаться будет, когда узнают. А узнают уже на следующей перемене.
— Ну, Колчин… — математичка пытается найти виновного в том, что полурока сорвано.
— А чо сразу Колчин? — Тут же задираюсь. — Я их сюда не приглашал и драку не начинал.
Согласный гул всего класса весомо подпирает мои слова.
— Иди к доске! — Находит выход математичка. Не проблема.
Мстительно ставит мне четвёрку, хотя придраться не к чему.
А после уроков Нелли, которая исполняет роль классной руководительницы, отводит меня в кабинет директора. По дороге мило беседуем. На французском, разумеется.
— Мадемуазель Нелли, я вас не понимаю. Франция много раз воевала, Наполеон в своё время ставил на уши всю Европу. Норманский герцог Вильгельм Англию завоёвывал. Нет, вы не правы. Французы очень воинственный народ.
— Всегда ты найдёшь, что ответить, — Нелли улыбается. Она пробовала пенять мне за драку. Де, я такой интеллигентный весь из себя, языком практически свободно владею и на тебе! Слово «практически» меня слегка коробит. Просто свободно владею, что тут тень на плетень наводить. Впрочем, можно сказать: практически без акцента. Тут возражений нет. Лёгкий акцент присутствует. Речевой аппарат детский ещё, не справляется.
Кабинет директора.
Кроме директора Павла Михайловича и завуча Елены Дмитриевны у стены сидят двое мужчин в возрасте. Догадываюсь, что родственники избитых джигитов, возможно, отцы. Их брюнетистость слегка оживлена сединой. Один с усами. Глядят сначала на меня с мрачным интересом, — потом, что меня слегка напрягает, — на коленки Нелли, которые приоткрывает натянувшаяся юбка, когда мы садимся напротив.
Директор представляет нам мужчин. Натурально, отцы пострадавших. Пал Михалыч так запинается на именах, что я только фамилии запоминаю. Усатый — Даштиев, второй — Косаров.
— Нэ вэрю, что это он, — заявляет усатый, косясь на круглые коленки Нелли, — пятыклассник избил восмыклассника?
— Я ж не один. Нас трое было, потом весь класс подключился. Кроме девочек, конечно, — пожимаю плечами. — А что случилось? Ну, подрались, бывает…
— Они в больнице лежат, Колчин, — поясняет директор. — Многочисленные ушибы, лёгкое сотрясение мозга, у одного палец сломан.
— Подумаешь… — фыркаю, — мне один раз ребро сломали и трещину в челюсти организовали. Обычные мужские дела…
Сознательно напираю на мужскую гордость сынов Кавказа. Шрамы украшают мужчин и всё такое.
— Не понимаешь? — Осуждает директор. — В стенах школы, нам придётся расследование проводить и кучу бумаг оформлять.
Это да. Случаи травматизма в школах всегда ЧП.
— Натурально не понимаю, Пал Михалыч. Не мы же место выбирали, на нас напали прямо в классе. Могли бы и на улице после уроков нас подождать. Кто им мешал?
— Ви Наздара в субботу обидэли, — заявляет неусатый Косаров, — моего двоюродного плэмянника.
— Это он нас обидел, — соглашаться нэ, то есть, не собираюсь. Ещё чего!
— Подошёл, накричал на нас, обматерил… заметьте, Пал Михалыч, при девочках грубо матерился. Я так и не понял, чего ему надо было? Уважаемые, — обращаюсь к мужчинам, — почему ваш Наздар старших не уважает? К тому же ваши дети здесь пока гости. А мы — хозяева. Вот приду к вам в гости и начну грязно ругаться, плеваться, оскорблять. Вам, наверное, это сильно понравится. Вы, наверное, на седьмом небе от счастья окажетесь.
— Мы его не били, не обзывали, не оскорбляли. Просто прицепили его на вешалку и всё…
Нелли прячет улыбку. Директор хмыкает.
— А он своих родственников приводит. Те сразу драку начинают. Ну, и что нам было делать?
— Колчин, а объясниться не пробовал? — Вступает в дело завуч. Несуразности своих слов не замечает. Всегда потрясала несгибаемая тупость взрослых в таких случаях.
— Как это? — Натурально теряюсь. Несусветная глупость часто ставит меня в тупик. Ставила. Пока противоядие не придумал.
— Когда и что я мог объяснить? Меня никто ни о чём не спрашивал. Вот представьте, я на вас нападаю, бью по голове какой-нибудь шваброй. Вы успеете мне что-то объяснить, пока палка летит вам в голову?
— Я про этого… маленького говорю, — морщится от моих аллегорий завучиха.
— Так и объяснили, — снова делаю непонимающий вид. — Мы знаем, что маленьких бить нельзя. Их надо ставить в угол, но он бы стоять не стал. Поэтому вот так. А как ещё? Ну, вы просто скажите, что надо делать в следующий раз. Уши надрать?