Нас разводят по палатам. После общения с взволнованными родителями. Впрочем, не слишком раздражающего. Папахен только осведомляется:
— Как?
— Да нормально, — отмахиваюсь. — Чуть сильнее укола. От врача больше настрадался.
— Ну, и ладно, — обнимает за плечи, провожает до палаты.
Тётка Глафира в своём репертуаре. Сначала громыхнула голосом так, что стеклянные двери к хирургу дрожат, и медсёстры откуда-то стайкой выскакивают.
— Вот дрянь такая, с кем поножовщину устроила⁈ Грёбаная ты ватрушка!
Затем вполне себе заботливо тоже ведёт её в палату. Так бы нас не оставили, но мы — дети. Так что подержат день-другой, посмотрят, не воспалилось, не загноилось ли, а там и отпустят.
На следующий день припёрся следак. С Галиной Георгиевной. Она за обязательного педагога при допросе канает. Есть у неё такое право. С Зиной у него ничего не получилось. Когда она на его вопросы просто отвернулась, у следака вытянулось лицо, но ничего он так и не добился.
Я этого не видел, догадался. Они сами у меня поинтересовались.
— Вить, а почему Стрежнева с нами отказывается говорить? — Слегка обиженно вопрошает Галина Георгиевна.
— А зачем вы без разрешения стали её допрашивать?
— Чьего разрешения? — Лицо следака и без того узкое вытягивается ещё больше.
— Хотя бы моего, — понимаю, что звучит нагло, поэтому поясняю. — Зиночка девочка очень серьёзная, с одной стороны, а с другой, страдает лёгкой формой аутизма. Общается она только с друзьями, которых хорошо знает. И то, молчит больше.
— Колчин, ты мне голову не морочишь? — Подозрительно прищуривается следак в штатском. — Как же она тогда в школе учится?
— Так и учится, — пожимаю плечами. — Когда новый учитель появляется, недели две она с ним не разговаривает. Привыкли все. Никто уже и не обижается. Одноклассники новым учителям сразу всё объясняют. В классе её уважают.
— Двух недель у меня нет, — пригорюнивается следак.
— И не надо. Мне она всё рассказала, а я вам расскажу.
Морщится следак, но, в конце концов, мы договариваемся. Привожу её рассказ, добавляю свой. Про шило, само собой, умалчиваю.
— Ты ударил его гвоздём в глаз? — Поражаются оба.
— Ну… так получилось. Уж больно резво он ножом размахивал, — немного смущаюсь. Якобы.
— А вы чо, сами не видели? Не понял… — натурально, не понятно мне их удивление.
— Следы драки мы нашли, — объясняет Галина Георгиевна, — но там никого не было.
Охренеть! Подскакиваю с кровати, в возбуждении бегаю по палате. Это что⁈ Упырь остался жив⁈ Иначе, как он уполз оттуда⁈
— А с чего ты взял, что вы его убили? — Спрашивает следак.
— Ну… лежал, не шевелился. Ногой слегка пнул его, а он ничего…
— Ты ему как гвоздь в глаз засадил? На какую глубину?
Прикидываю длину шила, оно довольно короткое. Показываю на пальцах, сантиметров пять-шесть.
— Тогда если не строго прямо, а под углом, то до мозга мог и не достать, — спокойно заявлет следак. — Ты прямо ударил? Или наискосок?
— Под углом…
— Покажи.
Тоже целая процедура. Показываю авторучкой на Галине Георгиевне, следак снимает на смарт.
Затем разбираемся с Зиной. Когда ей зачитывают якобы её показания, мы после немного шепчемся, затем она подписывает.
— Приходите завтра, — говорю при прощании, — ещё что-нибудь расскажу. Наверное.
— Так сейчас расскажи! — Следак встаёт, как вкопанный.
— Сейчас никак. Надо с друзьями поболтать. Они могли что-то видеть. Завтра приходите. После обеда. А пока ищите одноглазого. Скорее всего, это тот самый серийный маньяк.
Когда они приходят на следующий день, застают меня на перевязке.
— Всё у тебя нормально. Заживёт, как на собаке, — бодро заявляет хирург. — Можно выписывать.
— Идёмьте, — веду ментов в палату, там отдаю им рисунки. Упырь во всех видах. Портрет с целой мордой, частично в профиль и анфас. С уже изувеченным фейсом. Ещё, тоже с целой мордой, и в полный рост. С краешком татуировки, которую заметил. Намеренно вчера ничего про свои рисовальные возможности не сказал. А то следак не отлип бы с меня. А мне вчера совсем не до того было
Следак приходит в неописуемое возбуждение. Капитанша Галина Георгиевна глядит на него со слегка горделивой улыбкой.
— Что ж ты сразу… Колчин, почему не вчера?
— Вы уж совсем, господин следователь, — едва удерживаю себя, чтобы пальцем у виска не покрутить. — У меня вчера руки тряслись, я ж думал, человека убил. Какого-никакого…
— А, ну да, извини. Галина Георгиевна вы со мной?
— Задержитесь, Галина Георгиевна, — притормаживаю капитаншу, а следак, как ошпаренный, включает форсаж и убегает. Как гончая, которая след увидела. Одобряю.
— Галина Георгиевна, вы спросите, не тот ли это Касим, который верховодил гопниками в том районе?
— Спрошу, — задумчиво кивает.
— И мне скажите. Интересно просто.
— Вот этого не обещаю. Сам понимаешь, тайна следствия.
— Как будто я сам узнать не могу, — хмыкаю. — У них же и спрошу. Они ж в лицо его многие видели.
— Ладно, — вздыхает капитанша, — только не говори никому.
— Да никому не интересно. А маньяк он или нет, сами узнаем.
— Как?
Уже проводил её до выхода из хирургического, где она снимает халат на вахте.
— Если серия закончится, значит, он, — тоже мне, бином Ньютона.
Обучение в университете поначалу меня потрясает. Сначала у меня чуть глаз не выпал, когда вчера общее расписание пар увидел:
1 пара — 8:50−10:25
2 пара — 10:40−12:15
3 пара — 13:00–14:35
4 пара — 14:45−16:20
5 пара — 16:35−18:10
Чево-о-о! Пять пар⁈ Да от такого башка разом у всех треснет! Даже у меня!
Такая первая у меня была реакция. Но пар тут же выходит, — у-ф-ф-ф, — когда вижу реальное расписание. Пятипарных дней нет. Четыре дня в неделю — четыре пары. Среда — самоподготовка. Суббота заметно облегчена, первой пары нет, последняя физкультура. Ещё один день, четверг, заканчивается лекцией по истории. Пятипарных дней нет совсем. Это первое облегчение. Что существеннее, суббота облегчённый день и среда — выходной. Ну, так-то, при двух с половиной выходных в неделю, жить ещё можно. И что ещё хорошо, занятия с девяти без малого. Есть время побегать по утрам, превратить зарядку в утреннюю тренировку.
7 сентября, время 10.50, вторая пара.
МГУ. Учебный класс.
Завтра наша доблестная команда математиков улетает во Владик. Сейчас капаю на мозг преподавательнице английского языка. Симпатичной блондинистой с оттенком в рыжину даме и опытной преподавательнице Светлане Васильевне.
— Мне ни к чему ходить на ваши занятия, миссис. Знаю английский на уровне носителя языка.
— И чего же ты хочешь, Колчин?
— Хочу сразу сдать вам экзамен и освободиться от ненужных мне занятий, — играю в открытую. Одна пара в неделю не бог весть что, но курочка по зёрнышку клюёт.
— Если ты знаешь английский так хорошо, — сомневаться ей не приходится, мы беседуем на английском к изумлению всей группы, — то, может, ввести тебя в другую группу, на другой язык.
— В принципе, не возражаю. Но всё равно, чтобы для этого были основания, надо сдать официально английский язык. Это, во-первых. А во-вторых, меня интересует корейский язык или, на худой конец, японский. Есть в университете такие специалисты?
Миссис выпадает в осадок и собирает себя только через минуту.
— Чем тебя не устраивают европейские языки?
— Тем, что немецкий и французский уже знаю. Испанский и итальянский считаю очень лёгкими. Можно с ними разобраться, но как-нибудь потом, между делом. Остальные, вроде шведского, практического значения не имеют.
Опять англичанке нужно время, чтобы справиться с шоком. Чем дальше говорим, тем больше убеждается, что учить меня нечему. Идиомами пользуюсь свободно, и неизвестных мне тонкостей языка она пока не обнаруживает. Хотя речь всё время пытается усложнить. Отвечаю ей тем же.