— Твоя практика заканчивается? — девушка вздыхает.
— Да, — смеюсь. — Я так надоел своему начальству, что они решили избавиться от меня раньше. Так-то я до 30 июня должен работать.
Заруливаем в парк, в руках мороженое.
— Ты, кстати, заметно похорошела за эти пару недель.
Девушка польщённо рдеет. Садимся на скамейку, болтаем.
— Давай честно, Лина. Природа тебя оделила не слишком щедро. Но по нашему времени природная красота вполне заменяема ухоженностью. С фигуркой у тебя вообще никаких проблем…
— Только сисек нет, — грубо и откровенно признаёт девушка.
— Ты не права, — смеюсь, а потом открыто ржу: — Соски есть? Значит, и грудь есть.
Смеёмся вместе.
— Ты вот почему не права. Знаешь, что в балетных школах девчонкам в период созревания грудь забинтовывают, чтобы она не росла?
— Что, правда⁈ — на меня смотрят расширенные глазки.
— Ну да. Большой бюст танцевать мешает, нарушает динамику.
Немного подумав, разрешаю себе рассказать немного о Свете:
— У моей девушки, кстати, грудь почти такая же, как у тебя. Чуть-чуть больше. Всего лишь за счёт хорошего физического развития. Всё-таки десять лет танцами занимается.
Когда разбегаемся — провожать нет необходимости, светло и живёт рядом, — целует меня в щёку. Популярность моя среди женского пола иногда пугает меня самого.
26 июня, пятница, время 10:15.
Г. Королёв, РКК «Энергия».
— Пётр Михайлович, что за муйню вы тут сочинили? — вопрошаю не просто вежливо, а почти ласково.
С момента моего появления в кабинете испытываю целую мелодию чувств, как в не самом коротком музыкальном произведении или хорошей песне. Сначала залипаю на впервые увиденное зрелище: счастливое довольство на лице замначальника. Потрясающее впечатление.
Далее приходит опаска. Он меня на дух не переносит, поэтому что? А то, что он счастливым при виде меня может стать только в одном случае: если подготовил мне гадость возвышенных масштабов. Типичная радость хищника при виде обречённой и загнанной в угол жертвы.
И далее читаю бумагу, поданную мне начальством с хитрющим видом обожравшегося краденой сметаной кота. «Производственная характеристика на практиканта Колчина В. А.». И каждая строчка отдаётся в голове нарастающим колокольным звоном. Он обрывается, когда выпрыгиваю в своё любимое боевое состояние. Как точно выразился один известный автор о своём главном персонаже: «красная пелена ярости — лучшее оружие стрелка». Всё становится неважным — разорванная одежда, за которую будут ругать, раны, которые потом придётся лечить. Пролитая кровь, боль от жестоких ударов, даже угроза жизни — всё становится второстепенным. Обожаю это состояние, когда все запреты и условности, культурные и социальные, отменяются.
Руки перестают подрагивать, глаза наливаются криогенным холодом.
«Часто отсутствовал на рабочем месте по неизвестным причинам…»
«Имелись многочисленные устные нарекания со стороны руководства цеха…»
«К возложенным на него обязанностям проявил халатное и легкомысленное отношение…»
«Допускал грубости по отношению к представителям смежных подразделений…»
«За время практики добиться авторитета и уважения среди коллектива цеха не сумел…»
И вишенка на торте: «поставил на грань срыва выполнение важнейшего государственного заказа…». Позже подумаю, о чём это здесь. Искин переходит на самый примитивный уровень, намечает траектории ударов и передвижений.
— Тебе сразу и прямо здесь морду разбить, козёл паршивый?
— Что? Что ты себе позволяешь? — замначальника пытается вскочить и валится обратно от одного молниеносного тычка.
Бережно забираю свою, такую нелицеприятную, и, скажем прямо, клеветническую бумагу. Ещё одно ощущение возникает, на этот раз мерзкое. Будто потерял девственность на потасканной проститутке на закате её славной карьеры. Это ведь первая в моей жизни производственная характеристика, мать её…
Ладно. Главные для меня строки в самом начале: «за время прохождения практики в период с 1 по 26 июня…». Они означают, что практику я прошёл. Подпись, штемпсель, всё на месте.
Выхожу из кабинета, когда славный замначальника только-только восстановил порушенное дыхание. Но ещё хватает открытым ртом воздух. Удар в солнечное сплетение — он такой. Кстати, полезный для здоровья, сердечная мышца после него работает ритмичнее и чище. Как перезапуск операционной системы действует.
Я уже в гражданской одежде, спецовку сдал. Характеристику вкладываю в жёсткий файлик к остальным бумагам. Там обходной лист, мои статистические изыскания из архива и сводка по обнаруженным дефектам за десять лет. Так… кое-что забыл. Возвращаюсь в кабинет, вид у зама уже нецветущий, а вовсе хмурый. Кладу ключик перед ним.
— От ящика, где дефектоскоп хранится. Отдадите Трошкину.
Мне ничего не отвечают. Иду к зубрам в курилку.
— Уважаемые, Трошкину передайте, что ключ от ящика у Петра Михайловича.
Завершение практики — это тоже хлопоты и беготня. Но к обеду успеваю посетить бухгалтерию. Где меня любят и ждут. Да, любят. Но денег не дают.
— Давай номер банковской карты, перечислим в течение недели, — обещает главбух Ольга Валентиновна. — А чего такой грустный?
— Как чего? С вами приходится расставаться, — сходу выдвигаю защитную причину.
Ни к чему им знать о моих посторонних трениях.
Женщины довольно смеются. Почти у каждой под стеклом красивый, хоть и карандашный портрет с моей подписью.
Окончательно меня отпускает, когда еду в электричке домой, в Москву. Словно оставляя все сложности там, в наукограде. Очередной — пусть маленький — этап пройден, получен какой-то опыт, который надо переварить. Затем сделать выводы и не повторять ошибок.
26 июня, пятница, время 17:20.
МГУ, ДСЛ (Дом студента на Ломоносова), комната Колчина.
— Привет, Юрик! — хлопаемся ладонями. — А где Саня?
— Уехал вчера. Отстрелялся. Один экзамен тоже досрочно сдал, — докладывает Ольховский.
Ага. Внимательность меня не подводит. И кровать Куваева идеально заправлена, и без белья, и вещей его невидно. Раскидываю свои вещички по местам, собираюсь в душ.
— А народ как? Есть такие же, всё сдавшие? — кидаю вопрос уже при входе в помывочную.
— Есть.
Ну и ладненько. В голове зреет коварный план. Излагаю его Юрику после душа, вытирая мокрую голову. Тот вздыхает.
— Юра, какие-то сложности? Выкладывай.
Сложности обычные, сессионные. Ольховский паникует от предстоящего экзамена по ММФ. Через три дня.
— Давай так, — предложение формируется мгновенно. — Я беру на себя твою подготовку, а ты исчезаешь из комнаты на эти дни. Так и быть, подожду, пока ты не сдашь. Так-то я в воскресенье могу домой свалить.
Быстро-быстро набрасываю ему вещи, которые надо тупо зазубрить. ММФ — он такой, изрядно надо просто знать на память, а не уметь. Поэтому Ольховский и тормозит, пытается осмыслить невпихуемое.
Провернув это дельце, выпроваживаю его к соседям, у которых освободилось место. Со второго же курса нашего факультета. Им есть о чём поговорить. И можно приступить к долгожданному, берусь за телефон.
Через десять минут в комнату врывается Света. Сначала бросает на пол сумку, а потом бросается на меня. С визгом и криком. Кое-как прорываюсь сквозь неё к двери, чтобы надёжно закрыть. Нечаянные свидетели жарких эротических сцен мне ни на одно место не упали.
Эту ночь Света проводит со мной, исполнив мою маленькую и скромную мечту. Уже просыпался в одной кровати с любимой девушкой, но с ней как-то неуловимо по-другому. Внешне разница тоже есть. Алиса раньше меня вставала, а на Свету утром, безмятежно спящую, могу полюбоваться.
27 июня, суббота, время 10:05.
МГУ, 2-й корпус, деканат ФКИ.
— Заходи, Колчин, — декан запросто зазывает меня в кабинет.
Целый час его ждал, но времени зря не теряю. Листаю и вникаю в книгу «Квантовая механика» за авторством Дирака. Один из тех редких авторов, кто с уважением относится к читателю и ведёт безупречно связное повествование.