— Практику закончил, Василь Викторыч, — с торжествующим видом выкладываю официальную справку об отработке стажёром и пресловутую производственную характеристику.
— Что-то рано. Ты вроде до 30 июня там должен быть.
— Раньше управился, — усмехаюсь без всякой горечи. — Начальство меня почему-то невзлюбило…
Насколько оно меня невзлюбило, декан понимает, читая характеристику. Внимательно наблюдаю, как вытягивается его лицо. Захватывающее зрелище!
Прочитав до конца, декан трясёт головой, хмыкает, смотрит на меня так, будто впервые видит, перечитывает.
— Признаться, ты меня снова удивил, Колчин, — декан обретает дар речи. — Настолько сильно, что даже не знаю, приятно или неприятно.
— Размер имеет значение, Василь Викторыч, — соглашаюсь с лёгкостью. — Есть гипотеза, что минус бесконечность и плюс бесконечность где-то смыкаются.
— Сам что скажешь по этому поводу?
— Два несомненных плюса в этой бумаге есть, Василь Викторыч. Первый: там отмечено, что практику я прошёл. Второй плюс: теперь тюрьма мне не грозит, — развеиваю слабое и насмешливое недоумение от второго тезиса: — Туда с такой характеристикой не возьмут.
Декан с удовольствием смеётся. Некоторое время.
— По содержанию что скажешь?
— Да что тут говорить? — пожимаю плечами. — Клевета чистейшей воды. Можно ещё подумать над устными нареканиями, но замначальника цеха, который характеристику написал, никогда со мной нормально не разговаривал. Всё время кричал и ругался. Да он почти со всеми подчинёнными так себя ведёт.
— Может, за дело ругал? — осторожненько интересуется Сазонов.
— Даже не думайте в эту сторону, Василь Викторыч. Вот типичный пример. Выбегает из кабинета и орёт: «Колчин! Ты где был, мать-перемать! Где тебя носит в рабочее время⁈». Напоминаю: «Пётр Михайлович, не понял вас. Вы же сами меня в архивный отдел отправили?». Замолкает и уходит. Он же извиняться не будет. Вот оно, типичное устное нарекание. За то, что я его распоряжение выполнял. Простите, Василь Викторыч, для ответной характеристики моего цехового начальства есть одно всеобъемлющее и точное слово, но оно нецензурное.
— И какое же? — декан глядит с интересом.
Разрешение что ли даёт? Мне несложно:
— Он ебанутый, — само слово произношу шёпотом.
Декан хмыкает. Затем берётся за телефон. Куда это он собрался звонить? Если кому-то в «Энергию», то выходной ведь! Несмотря на то, что оказываюсь прав во всём: и выходной, и звонит кому-то в «Энергию», декан всё-таки дозванивается.
Разговаривает с кем-то из высшего руководства, одним из замов генерального директора. Вот у кого связи, так связи! После приветствий и дежурных вопросов декан излагает суть вопроса.
— Сергей Иванович, тут руководство цеха 428 такую характеристику на моего практиканта написало, что впору его к смертной казни приговаривать… — зачитывает некоторые места. — Огромная просьба разобраться. С моим практикантом что-то не так? Теоретически всё может быть, Сергей Иванович, но он у нас круглый отличник, такое нечасто случается, сами понимаете. Мало того, он сумел один курс проскочить. Учится только два года, а уже за третий курс все экзамены сдал. Как всегда на «отлично», да ещё и досрочно. Статья сильная за его авторством в научном журнале опубликована. Да, в нашем, но сами понимаете, для студента…
Долго говорит, затем долго слушает. Мне страшно интересно, что может так длинно рассказывать человек, который о такой мелочи, как Колчин, и знать ничего не должен. И декан как-то нехорошо начинает мрачнеть. И договаривается о встрече в понедельник в заводоуправлении, в той части, что вне периметра охраны.
28 июня, воскресенье, время 18:40.
МГУ, ДСЛ, музстудия.
— О, Витя пришёл. Здравствуй, Витя, — меня приветствует Женя.
Кроме неё забрёл ещё гитарист Гена.
Редко стали общаться с Аней и Женей после того шумного конфликта весной. Избегают меня. И мне с ними встреч искать ни к чему.
— Привет волюнтаристам и самодурам! — весело ответствую Жене. — Здорово, Гена!
Гена хлопает пятернёй по моей ладони, Женя страдальчески морщится:
— Ви-и-ить, ну хватит уже, а?
— За обиду такому замечательному человеку, как я, вы должны страдать вечно! Страдать и каяться! Каяться и страдать! А вы как думали?
— Не всё нам, мужикам, быть перед вами вечно виноватыми, — рассудительно, но с какой-то потаённой болью вдруг изрекает Гена.
Гляжу на него с огромной благодарностью:
— Вот кто меня до конца понимает!
И мы сердечно обнимаемся на глазах скривившейся девушки.
Женя всё-таки стоически выдерживает наши шпильки, и мы с Геной вознаграждаем её, нашу единственную слушательницу, несколькими композициями. Из освоенного репертуара.
Вечером в комнате.
— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает тесно прижавшаяся ко мне Света.
Вернее, это я прижал её к себе, пользуясь благосклонным непротивлением.
Сидим на полу, перед нами стул с чайным реквизитом. Мы учимся держаться, не набрасываться друг на друга при каждом удобном случае. У нас вся ночь впереди.
— Свет, мне как-то не хочется грузить тебя своими проблемами, — отвечаю честно.
— Выходит, проблемы есть? — девушка слегка трётся носиком о моё плечо. — Не хочешь говорить? А как же поговорка? Как там… горе, разделённое с другом, в два раза легче, радость — в два раза больше.
Претендует на роль друга плюсом к статусу любимой девушки? Не возражаю.
— Практика как-то странно прошла. Написали мне такую характеристику, что у декана глаза за апогей чуть не выпрыгнули. Пререкался с начальством, гулял в рабочее время неизвестно где, халатно относился к своим обязанностям, грубил другим работникам… и ни одного доброго слова.
Теперь Светланка глаза выпучивает. И после преодоления ступора высказывается так, что начинаю любить её ещё больше. Хотя куда уж больше!
— А зачем они это написали? Что за чушь⁈
Во как! Даже тени мысли не допускает, что это может оказаться правдой хотя бы на малую долю.
— Клевета полнейшая, конечно, — улыбаюсь ей. — Но хочется уточнить: а почему ты так думаешь?
Только сейчас начинает подыскивать аргументы. Изначальная реакция — рефлекторное отторжение негатива в мой адрес. И возмущение теми, кто посмел. Лапочка. Целую её в висок.
— Ну как… если бы ты пререкался с преподавателями, грубил сокурсникам, пропускал занятия и лекции, то как бы ты отличником стал? Как бы смог через курс перепрыгнуть, если бы преподаватели тебя не ценили? Почему тебя любят и уважают сокурсники и — особенно — сокурсницы… чтоб их!
С таким чувством произносит последние слова, что меня смех разбирает.
— Тебе твой Куваев не рассказывал, что в 823-й комнате в углу твой портрет висит? — добавляет Света перчику к своим доводам.
— Зачем⁈
— Затем! Ритуал у них такой. Перед экзаменами или зачётами возносят хвалу твоему портрету, как иконе, просят у Великого и Всемогущего Колчина благословления и небесного заступничества, помощи в сложном деле получения благоприятных записей в зачётке… дальше не помню. Саша так смеялся, когда рассказывал, — в подтверждение Света сама хихикает.
Уу-пс-с! Надо же, как изощрённо студенты прикалываются. Качаю головой.
— Чего-то ждёшь? — девушка замечает, что посматриваю на время на смартфоне.
— Угу. Сначала думал дождаться, когда будет полдесятого. А сейчас решил, что дальше четверти десятого не выдержу… — наклоняюсь к ней, поворачиваю лицо девушки к себе и впиваюсь в губы.
Света ахает и вспыхивает мгновенно. Обожаю её за это.
Глава 23
Мальчик для битья
29 июня, понедельник, время 06:05.
МГУ, ДСЛ (Дом студента на Ломоносова), комната Колчина.