Костя весело ответил:
— Вот барышень у нас пока что нет.
А насчет водки задумался: видно было, что не знает, пьют ли его друзья водку.
Елена Тарасовна, которая больше всего боялась пьянства, ободрилась: значит, не за бутылкой нашлись друзья. И сама поставила на стол графинчик.
Она присматривалась к гостям: нет, в них не было ничего особенного. Люди как люди. Алексей Гонцов — насмешник, пальца в рот не клади; Миней — этот, видать, ученый — наверное, студент, но тоже веселый человек. А больше всех утешил Елену Тарасовну Иван Иванович Бочаров. Он явился в черной тройке с крахмальным воротничком и при галстуке. Девочкам принес гостинцы — сахарные головки, обернутые в красивую блестящую бумагу. Обертки были разных цветов, и тут поднялась веселая кутерьма — кому какого цвета!
А Иван Иванович, повозившись с девочками, завел с хозяйкой интересный, вежливый разговор:
— Красавицы растут у вас, Елена Тарасовна, а меньшая — вылитый братец Константин Кондратович! Просто кровь с молоком!
Елена Тарасовна, покраснев от удовольствия, заметила:
— Уж больно резвы. Машенька, верите, кукол не нянчит, а все с хлопцами на улице. Разобьются на две партии: одни, значит, англичане, а другие буры — и ну тузить друг друга!
Иван Иванович залился смехом.
— Так ведь, девочка, Иван Иванович, к лицу ли ей драки да сражения?
— А вы не смотрите на то, что девочка! Женщины теперь до всего доходят. Недавно читал про даму-воздухоплавателя, да-с!
Елена Тарасовна руками всплеснула, а Иван Иванович придвинулся ближе и продолжал:
— Нынешние дети слышат: мы про эту самую войну все толкуем, ну и они об том же беспокоятся. Спросите вон их, за что эта война идет, какие где бои были да какие у кого потери, — всё расскажут: что англичане-хищники захотели оттягать алмазные прииски да золотые россыпи у этих самых африканских республик. Навалились на них великой силой, а одолеть не могут. Почему? Потому что против правды идут, а буры за правое дело стоят. И сам лорд Китченер, британский главнокомандующий, не знает, чего уж делать: повернул бы вспять, да министр Чемберлен нажимает — нам, мол, богатства позарез нужны, не отступимся! Во всем теперь детвора разбирается, верно, Елена Тарасовна?
Елена Тарасовна подтвердила и спросила в свою очередь:
— А вы сами, дозвольте спытать, имеете деток?
Иван Иванович махнул рукой:
— Да, мои детки — это уже не детки: один сын в Питере наборщиком работает, другой — в Туле, по моей части пошел, по столярной. А с дочкой не повезло мне, Елена Тарасовна, — муж попался ей нестоящий, пьющий, неуважительный. Съездил я к ним в Тюмень, посмотрел на ихнюю жизнь и говорю: собирайся-ка, Даша, в отчий дом. Ну и привез сюда. Теперь радость имею, внучат нянчу. Тесновато живем, да не в обиде.
— И зарабатываете неплохо?
— Не жалуюсь, Елена Тарасовна. Я ведь в вагонном цехе служу, а опричь того на дому помаленьку работаю, заказы беру. Живем, однако…
— Ах, батюшки! — засуетилась вдруг Елена Тарасовна. — Что же это я? К столу пожалуйте!
Хозяйку уговорили выпить рюмочку, и стало за столом так свободно и весело, как бывало только при жизни мужа.
Елена Тарасовна даже слезинку уронила, подумав: «Вот сын уже взрослый, с самостоятельными людьми ведет знакомство. Посмотрел бы ты, отец, как сидит твой Костя во главе стола и как все к нему со вниманием: «Костя да Костя!»
И она подвигала гостям копченого омуля, своего особого приготовления винегрет, холодную телятину.
Алексей подкрутил тонкие кончики усов, взял в руки Кешину гармонику и, растянув мехи, запел, подыгрывая себе, отрывисто, на одной ноте:
Голос у него был неприятно высокий. Пел, обрубая окончания фразы. И аккомпанемент был под стать.
— Словно куру ощипывает, бог с ним! — не выдержал Иван Иванович.
Но Алексей, не смутясь, продолжал:
— Певец из тебя, прямо скажем, не получился, — заметил Иван Иванович.
Гонцов беззлобно удивился:
— Не понравилось? Ну я другую спою, веселую: про дамочку с ридикюлем.
— Будет! — объявил Иван Иванович. — Кешенька, прими инструмент.