А солдаты отвечали прибауткой:
Сейчас она стала приглядываться к солдатикам: кто из них годился бы в товарищи ее сыну. И, хитря, выбирала, который потише, поскромнее.
Понравился ей Егор Косых солидной повадкой, тихим голосом, добрым и немного грустным взглядом серых глаз.
Егор уже выздоравливал, готовился к выписке, а ходил сумрачный, даже почернел весь.
— Чего ты такой невеселый, Егор? С околотком жаль, что ли, расставаться? — спросила его Фоменко.
Он поделился своим горем. Пришло письмо от брата: завалило землей в шахте отца, повредило ему все внутренности.
— Ой, лышенько! Что ж ты, Егор! Ехать надо. Каково-то старому умирать, не простившись с сыном! — всполошилась Фоменко.
Егор сомневался, пустит ли начальство. А на следующий день сообщил Елене Тарасовне: есть приказ — дать ему отпуск, пустить на побывку домой «ввиду возможной смерти отца и для раздела имущества».
— Ну, воротишься, будь ласка, приходи до нас в гости! — пригласила Фоменко.
— Спасибо. Приду, — пообещал солдат.
Глава IV
ВИТТЕ ПРИДУМАЛ — ЦАРЬ ПОВЕЛЕЛ
Из духовной семинарии Митю выгнали. И хорошо сделали. На кой черт ему семинария! Смешно учиться на попа, коли не веришь ни в сон, ни в чох.
Три года назад, 23 апреля 1895 года, около поселка Городищенского уложили первые сажени железнодорожного полотна в Забайкалье.
На всем протяжении будущей трассы возводили насыпь, укладывали балласт, шпалы. В стороне от насыпи, в глубине леса, валили деревья, очищали их от сучьев и коры, строили дороги-лежневки и конной тягой трелевали окорённые лесины на шпалорезку.
Народу требовалась уймища. Брали всякого, вплоть до беглых. Не разбирали. Дорога важная, дорога спешная. Витте надумал, царь повелел: быть дороге!
Митя нанялся рабочим.
Десятник семь шкур с тебя дерет, табельщик последнюю копейку ворует, хлеб жуешь с отрубями, воду пьешь грязную — из болота. На руках мозоли, на ногах опорки.
И гонят тебя в шею: скорей! Скорее руби, пили! Скорее вали, тяни, волоки из лесу! Чего расселись, скоты! Давай, давай!
Но в обед сойдутся работники у котла: кто на казенном харче — ремень потуже стягивает, а кто из местных — тому за пять верст жена молока тащит, ребятишки с туесами набегут, ягод насобирают.
Рассядутся работники на траве, поглядят вокруг: хороши земли за Байкалом! Простор. И тайга, и сопки, и пади, и река вдруг выбегает из-за горушки. А над всей этой красотой могучее, щедрое солнце!
Работали на постройке разные люди: и прошедшие всю Россию вдоль и поперек, и такие, что до седых волос дожили, не выходя за околицу родного села.
Были неповоротливые бородатые мужики с медвежьей силой, лютые в простой, незамысловатой работе. И городские умельцы, которых «впрок» нанимала дорога: выстроят, мол, мастерские, депо — мастера станут к машинам! А пока все до одного валили лес.
И в Митином десятке тоже сошлись из разных губерний и уездов люди. Деревенские из ближней округи пришли с одной думой: как бы поскорее заработать и вернуться домой, в деревню. Да как заработаешь? То начет, то вычет, то штраф…
И хоть всей душой стремились они домой, но все реже и реже поминали деревню. Говорили и думали больше о порядках на постройке, о произволе подрядчиков, о мошенниках-счетоводах и взяточниках-писарях.
Да, люди были разные, но для десятников, для подрядчиков, для инженеров все были на одно лицо — быдло, скот. Эй, нажимай, чего рот разинул? Вали, тяни, волоки!
Митю встретили приветливо. Парень он был хороший, ясный. Бесхитростно расспрашивали: откуда, семейный ли и где отец с матерью?
Вечерами разводили костры, жгли сучья. Огонь сближал людей. Сидели кружком, неотрывно глядя, как пляшет пламя. Ночь за спинами казалась темнее, а лица сидевших — мягче, светлее.
Неторопливо текли рассказы. Вроде все походили тут друг на друга, одну тянули лямку, а двух жизней похожих не было… Иногда сама собой рождалась песня, длинная, тягучая, и, оттого что пели одни мужчины, — сумрачная.
С Митей в паре работал дядя Левон, пожилой мужик с черной редкой бородкой, с узкими, монгольскими глазами на скуластом лице. На Ононе была у него большая семья и хозяйство. Сам он когда-то считался казаком, да поспорил с атаманом за какую-то «неправедность», вышел из казачьего сословия и подался на заработки. Работал он без натуги и без интересу. Все допытывался у Мити:
— Однако, паря, ты, видать, не из простых. Ссыльный, что ли? — допытывался он.