— Нет, я здешнего попа сын. В семинарии учился.
— Выгнали?
— Выгнали.
— А за что?
— За книжки запрещенные, — беспечно ответил Митя.
Дядя Левон посмотрел на Митю внимательно:
— Это какие же? Что против царя?
— Они самые!
— Что в них? Растолкуй, бога ради!
Дядя Левон, да и другие ждали от Мити какой-то правды. А что он знал? Читал множество книг, в том числе и запрещенные, да не вникал в их существо. И уж никак не связывал прочитанного с жизнью. Ему казалось, что все эти книги писали в своих кабинетах хорошие, но слабые люди, а Россия шла своей дорогой, стороной обходя умные речи и благие планы.
Теперь в судьбах множества людей Мите виделась какая-то закономерность, он только не мог постичь ее. Словно видел круги на воде, а кем и когда был брошен камень, не знал… И Митя только жалел людей и хотел им добра, а научить ничему не мог.
А дядя Левон так и остался при убеждении, что Митя знает многое, чего пока не открывает. Ему даже в наружности Митиной — в коренастой его фигуре, в буйной копне волос над крутым лбом, в смелом взгляде больших темных глаз — чудилось что-то особенное: широкий размах мысли, чувства.
И он стал относиться к Мите бережно: будет, мол, толк из человека, дай срок!
Быстро пролетело лето. И осень пробежала, не оглянувшись, как спесивая молодка, на бегу разметала по лесу золото рыжих волос, дохнула утренним свежим ветром.
Проснувшись однажды на рассвете, увидели: полотнища палаток изнутри одеты тонким слоем инея. Бараков не строили, хотя вокруг стоял лес. Надеялись кончить работы до зимы. А морозы ударили нежданно. Уже в сентябре прилетели первые чечетки с далекого севера, откуда и катила на длинных скрипучих полозьях ранняя зима.
Посреди палатки поставили печку. Дневальные день и ночь подкидывали чурки. Но ветер быстро выдувал тепло, и люди дрогли всю ночь. Проклятия и стоны неслись из всех углов. Молодой курносый Степа Прохоров, сирота, пришедший с народом с дальнего запада, часто плакал во сне.
Подымались в три часа. Вздували лучину. Обували не просохшие за ночь валенки. Подымали полог палатки… Ночь. Звезды яркие, сибирские. Лес. Сколько его извели, а убыли не было видно.
Среди зимы рабочих перевели на линию. Здесь все было по-другому, чем в лесу. Заканчивали укладку железнодорожного полотна. Одновременно по обе стороны пути закладывали кирпичные фундаменты станционных построек и подсобных служб.
Работа кипела, беспрерывно подвозили гужом строительные, укладочные материалы, оборудование. Вместе со станками прибывали монтажники из России, с обозами — мужики из глухих сибирских деревень. Рабочие размещались в наскоро срубленных бараках. Тесно, холодно, но все же крыша над головой, И жили здесь иначе. Дрались с начальством за тепло, за лучшую пищу, за правильные расценки.
Об этом самом толковали и в лесу, но там только жаловались, роптали. Здесь же шла драка, и кто-то умело направлял растущее недовольство.
Только и речи было, что о снижении расценок. Ругательски ругали табельщика Удавихина. Удавихин — нет того, чтобы в конторе сидеть: бродил по всему участку, мелко перебирая короткими ножками; казалось, не ходит, а ползает. В лице ничего особенного, если бы не нос; нос был удивительный — двигался из стороны в сторону, вроде он сам по себе.
— Да что же это! — кричал Степа Прохоров, вдруг как-то выросший и осмелевший. — Как хотят, так и рассчитывают! Крепостные мы, что ли? Чай, по свободе нанимались!
— Свобода тебе спину гнуть, подрядчику деньгу наживать, а Удавихину — обсчитывать, — отрубил Федор Зюкин.
Степа сразу затих и, доверчиво глядя на Зюкина, упавшим голосом спросил:
— Так что же нам делать? Неужто управы на них нету?
— Есть, — тихо ответил Зюкин, — только далеко искать ее не надо. Сами управимся.
Федор Зюкин, каменщик, на постройку приехал неизвестно откуда. Наружности был непримечательной: невысок, лысина во всю голову, глаза умные и злые. Говорил тихо, а будто власть имеющий — твердо.
— Надо нам друг за друга держаться, — объяснял Зюкин, — общие от всех рабочих требования выставить: пускай выдадут нам расчетные книжки, паспорта немедля возвратят. Ведь неспроста ж подрядчики у нас паспорта поотбирали: без вида на жительство куда пойдешь? Вот тут тебя и схватили за жабры: работай за полцены!
Такие требования поддержали все, даже самые робкие. Старики говорили: «Мы не против царя идем, не супротив порядков, а пусть прекратят творить над нами беззаконие».
На участок из Читы прибыл ревизор, высокий, плечистый молодой человек в пенсне. Заперся с Удавихиным в конторе и, лихо щелкая на счетах, запросил отчет по всем статьям.